Гапон, пользуясь тем, что Владимир не смотрит, принялся подменивать костяшки.

— Три твоих богатыря да дурак с ними сидят сейчас в кабаке да тебя, Красно Солнышко, хают принародно.

— Вот же мерзавцы! — возмутился князь. — И как они меня хают?

— «Не собаке князю мы служим, — говорят, — а служим земле русской».

— Про землю русскую — это хорошо, — заметил справедливый князь. — А вот про собаку — не хорошо. — Гапон, — повернулся он к попу, и тот мигом отдернул руки от фишек, — чего делать-то с безобразниками будем? Воспитывать?

— Поздно, — заявил Гапон злобно, — воспитывать надо было, когда они на лавку поперек ложились. Теперича только одно поможет: головы поотрубать.

— И то верно, — согласился князь, — мудрый ты у меня, — он ласково потрепал Гапона по щеке, — они мне и самому как бельмо на глазу. Только водку жрут да похваляются, а толку никакого. Но как их взять-то, ежели они втроем по силе всей моей дружины стоят. Только угроблю ее бестолку.

— Ну, это просто, — ухмыльнулся Гапон, — они как напьются, куда идут?

— Ко мне, — ответил князь, — явятся, на ногах чуть стоят, «хотим, — говорят, — подвиг совершить, прикажи, князь, чего-нибудь!»

— Ну вот, давай подождем. Как явятся, тут мы их тепленькими и покоцаем с дураком ихним вместе.

— Точно! — обрадовался князь, — а пока сыграем?

— Сыграем, сыграем, — закивал Гапон, — больно мне кальсоны твои глянутся. И корона.

— На корону не зарься, она казенная!

Черномор нерешительно кашлянул. Князь и Гапон повернулись к нему.

— Чего тебе еще? — спросил Владимир, — ступай.

— А может головы-то рубить не надо, а? — спросил Черномор слегка напуганный результатами своего навета. — Да и богатыри-то тут ни при чем, главное — Иван...

— Ступай, ступай, — повторил князь, — сами разберемся. — И вновь повернулся к домино. — Елки палки! Все что ли уже?!

— Все, — скромно подтвердил Гапон. Разоблачайся, княже.

Понурившись, дядька Черномор медленно двинулся прочь. В сенях, зажав под мышкой княжеские кальсоны, его догнал Гапон.

— Эй, Черномор, дело есть!

— Какие у нас с тобой дела могут быть, собака поповская?

— Ну, кто собака, это мы с тобой потом обсудим. Ты вот о чем подумай. Трех богатырей сейчас казнят, так?

— Так, — тяжело вздохнув, признал Черномор.

— А без них дружина княжеская — тьфу, верно?

— Верно.

— Теперь представь, что как раз в этот момент на Киев печенеги нападут.

— И представить-то боязно.

— А ты не страшись. Ежели ты со своими тридцатью тремя богатырями за печенегов выступишь, быть тебе у ханского наместника воеводою!

— Да ты что?! — взъярился Черномор, — да я тебя сейчас!..

— Только тронь, — пригрозил Гапон, — в миг голова с плеч слетит.

— А я сейчас Владимиру про твои речи расскажу.

— Поверит он тебе! Мне он поверит, а не тебе!

— И то правда, — снова вздохнув, согласился Черномор, — что же делать-то?

— А ты иди домой да подумай хорошенько, — посоветовал Гапон, — ванну прими, тебе в воде лучше думается, так ведь?

— Так, — сокрушенно подтвердил Черномор.

— Ну тогда адью, до встречи, — помахал ему Гапон ручкой, — как надумаешь чего, сообщи, — и поп вприпрыжку помчался обратно в тронный зал.

Но вернемся к нашему герою и его доблестным друзьям. Пока у князя Владимира плелись дворцовые интриги, много пива, зелена вина да водочки утекло в утробы богатырские.

Усилиями Ивана беседа за столом двинулась в ином русле. Да и трудно разве русского мужика склонить к разговору о женщинах.

— А вот у меня тоже история, — нетрезво ухмыляясь, заявил Алеша Попович.

— И у меня, — ревниво перебил его Добрыня.

— Нет уж, я первый, — заупрямился Алеша.

Добрыня схватился за меч:

— Давай-ка, любезный, силушкой померимся, чья возьмет, тот и первый.

— Стойте, стойте, — принялся утихомиривать их Иван, — пусть ка Бог вас на правду выведет, — и, достав из кармана двугривенный, предложил: — Орел — будет Алеша, а решка — Добрыня.

— Почему это Алеша — орел, а я — какая-то там решка?! — возмутился Добрыня.

— А потому! — ехидно хихикнул Алеша.

— Ну, давайте наоборот, — торопливо предложил Иван.

— Но-но, — на этот раз схватился за меч Алеша.

Иван понял, что попал в щекотливое положение, и не сносить бы ему головы, не вмешайся в беседу Боян:

— Полно ссориться вам, добры молодцы. Лучше чарки свои богатырские вы наполните-ка зеленым вином, да испейте их друг за друженьку. Да за Русь нашу — милу матушку.

— Дело Баян говорит, — поддержал сказителя Илья Муромец, — давайте вмажем, чем меж собой собачиться.

Иван расслабился. Выпили.

— А все-таки интересно было бы мне рассказы богатырские послушать, — заметил дурак.

— А давайте-ка я расскажу о вас, — предложил Боян, — ведь давно уже все ваши подвиги превратились в преданья былинные.

— Да чего ты расскажешь? — презрительно сморщился Алеша, и стало заметно, что он уже не вяжет лыка, — вы ж, бояны, все переделали, все приукрасили.

— А, пусть рассказывает, — махнул рукой Добрыня и угодил ладонью в чашку маринованных кокосов, — а мы поправлять будем.

— Ладно, ври, — разрешил Алеша.

Боян проворно выставил перед собой гусли, ударив по струнам извлек из недр инструмента немелодичный аккорд и вдохновенно заголосил:

— Из славного Ростова, красна города, шел Алеша, что попа сын соборного! Не за славою он шел, не за золотом, а на службу он шел ко Владимиру!..

Алеша вдруг разрыдался и упал лицом в тарелку с печеными устрицами, причитая:

— Не за славой, точно, не за золотом. — И затих.

Воодушевленный успехом Баян заголосил дальше: