— Я думал, ты не очень расстроишься, если я позову друзей перекусить после футбольного матча, — смущенно ответил брат.

— Одного-двоих — это еще куда ни шло, — рассуждал я, давясь ненавистным бутербродом. — Но целая орава проголодавшихся пятиклассников — это офигеть можно!

— Надо было спасать положение, — оправдывался Стас. — Мороженные пельмени — идеальное решение!

Бутерброд определенно не лез в горло, а торопливо спрятанная Стасом тетрадь не давала покоя. Стихи он, что ли, писать начал?

— Делай яичницу, — велел я, откладывая истекающий вареньем хлеб. Стас вздохнул, открыл холодильник, и стал доставать с плетеных полок мелкие грязные яйца, брезгливо держа их кончиками пальцев. А я тихонечко пошел в зал, запустил руку под диван, вытащил тетрадь и принялся читать...

«Вы про меня ничего не знаете, если не читали книжки под названием „Сегодня, мама!“, но это не беда. Эту книжку написали сразу два писателя, наверное, в одиночку не решились, и, в общем, не очень наврали. Кое-что присочинили, но в общем рассказали все как было. Это ничего. Я еще не видал таких людей, чтобы совсем не врали, кроме разве Кубатая и Смолянина, да еще сфинксов, но они не люди. Про Кубатая — это генерал-герой, — про Смолянина и сфинксов рассказывается в этой самой книжке, и там почти все правда, только кое-где приврано. А еще эти писатели решили, что если в книжке два главных героя, то одного надо все время ставить в смешные положения и показывать каким-то недотепой. Не знаю, как они выбирали, над кем будут издеваться, может спички тянули, только издевались в основном надо мной. А мой старший братец Костя все время оказывался таким умным и находчивым, что прежде чем я дочитал до конца, я две книжки порвал на кусочки.

Только в этой истории никакого такого вранья не будет. И ничего смешного тоже, я уж постараюсь. Это будет зловещая книжка. Так что если кто-то хочет посмеяться, то пусть эту книгу не читает, а идет в магазин, покупает себе колбасу, ест ее и молчит. А я буду писать серьезно и трогательно, как знаменитый детский писатель Игорь Петрович Решилов.

Недавно наши родители уехали в Антверпен, на конгресс археологов-борцов за палеоконтакт. Мы с Костей немножко надеялись, что они и нас возьмут. Но этого не получилось по финансовым соображениям, так папа признался. Про наши приключения в будущем никто не знает, а вот родители недавно откопали какую-то древнюю железяку и сразу стали знаменитыми. Вот их и пригласили на халяву.

Папа очень не хотел оставлять нас одних, он считает, что если дети остаются одни дома, то с ними непременно случаются какие-нибудь неприятности. Но мама, конечно, его переспорила. Она-то помнит, как достойно я проявил себя в Древнем Египте.

Так что мы родителей за границу отпустили. Папа ведь даже в прошлом не был, а уж на Венере и мама не бывала. У них было тяжелое детство, у мамы — рабовладельческое, у папы — пионерское. Пусть отдохнут. Нам оставили в морозильнике котлеты и пельмени на неделю, деньги на молоко и хлеб — в пределах разумного, как сказал папа, и попросили соседку — тетю Клаву — за нами присматривать. Ничего интересного пока не случилось, и я боюсь, что...»

На этом месте, похоже, мое появление прервало Стасово творчество. Я спрятал тетрадь и покачал головой. Ну и Стас! Вот это да! Писателем решил заделаться! С чего бы это? Может ему витаминов не хватает? Или от того, что я его футбольным мячом по голове стукнул? Бедняга...

— Я сготовил яичницу, — хмуро сообщил Стас, входя в комнату и подозрительно меня оглядывая. — Только она... не очень. Будешь есть?

— Буду, Стасик, — оставив его в полном остолбенении я вышел на кухню. Есть яичницу, приготовленную писателем, мне еще не доводилось, и я мужественно приступил к обеду. Ничего особенного, скажу вам. Яичница как яичница, подгорелая и несоленая.

Потом я вернулся в зал, сел рядом с притихшим и настороженным Стасом, и мы немножко поговорили на древнеегипетском. Это чтобы не утратить навыка, и еще потому, что мы по маме скучали, хоть и не хотели друг другу в этом признаваться.

— Большая железная птица, в которую сели папа и мама, перенесла их над широкой-широкой рекой, — грустно сказал Стас. В древнеегипетском нет слов «самолет» и «океан», так что ему приходилось выкручиваться.

— И молодая рабыня-прислужница прошла по большой железной птице и накормила их ножками маленькой домашней птицы, — со вздохом подтвердил я. Слово «курица» я забыл, а может и не знал никогда. — И мудрые погонщики железной птицы перегнали ее через большую-большую реку... Какую реку, Стас? Разве селение Антверпен находится на другом большом куске земли?

— Нет, конечно, — признал Стас. — Но так красивее звучит...

И тут случилось ЭТО!

Что-то сверкнуло, грохнуло, нас качнуло на диване, так что сразу вспомнились мамины рассказы о землетрясениях. И перед нами появилось ДЫРКА! Не в стенке, а прямо в воздухе. В эту дырку было видно большое, заставленное книгами помещение, библиотека, наверное. А прямо перед нами стоял толстенький румяный дядька с маленькими лукавыми глазками на добродушном лице.

— Добрый вечер, мальчики! — вскричал он и хитро подмигнул.

Стас, наверное, вложил все свои умственные способности в написание романа. Он спросил:

— Вы кто? Если бандит, то у нас денег нет. Только варенье в холодильнике...

— Варенье? Отлично, — обрадовался бандит. — Знаете, после путешествия во времени так хочется сладенького.

— Так вы... — хором завопили мы.

— Из двадцать пятого века, — гордо сказал дядька утирая пот со лба. — Привет от Кубатая.

— От Кубатая? — Стас подался вперед и дрогнувшим голосом сказал: — Я знал, знал, старый друг — не ржавеет.

Тут он что-то явно напутал с пословицами, но я не стал смеяться, зная его восхищение генерал- сержантом, и пошел за вареньем. Выбрал банку малинового, оно самое вкусное и сладкое, вернулся, и протянул дядьке. Тот взял банку, не высовываясь из своей дырки, и принялся пальцем отколупывать бумажную крышку.

— Вы заходите, заходите, — суетился Стас. — Чайку попьем!

— Не могу, — отхлебывая варенье прямо из банки отозвался наш гость. — У вас нет этномагического поля.

— Какого? — удивился я.

— Этномагического. Я ведь не на машине времени прилетел, а более интересным методом воспользовался, — дядька небрежно показал на дырку.

Уточнять мы не стали, помнили, какая секретность там у них, в Департаменте. А дядька отставил пустую банку, и сказал:

— Ну, ребята, вас наверное уже вопросы одолели?

— Да, — признался я. — Вы к нам как, отдохнуть или в командировку?

— В командировочку, — сладким голосом подтвердил он. — Кубатай в беде. Он зовет вас. Ему нужна ваша помощь, ребятки.

Стас охнул, но дядька не дал ему расслабиться.

— Ты, который пухленький, принеси-ка мне еще варенья, — попросил он.

Вот чудо из чудес: Стас не возмутился, а покорно пошел! Дядька же уселся на пол в своей библиотеке и почесал затылок.

— Думаю, нам надо познакомиться. Я — Манарбит. Знакомый Кубатая. Работали с ним вместе... транслятор чинили... да. Ты, как я понял, Костя, а это, — он ткнул пальцем в возвращающегося Стаса, — твой младший брат.

— Это не я его младший брат, — возмутился Стас, — а он мой старший брат!

— Логично, — согласился Манарбит. — Так вот, у Кубатая беда. Ему нужна ваша помощь.

— А что, путешествия во времени разрешили? — с надеждой спросил Стас.

— Нет, дети. Не разрешили. Но в ДЗР сложилась критическая ситуация. Помните Остров Русь?

— Какой остров? — засмеялся я. А Стас важно подтвердил, ну, прям, словно он что-то помнит...

— Смолянин упоминал про какой-то остров, только ему было запрещено рассказывать.