Сердце Специ под линзами телекамеры забилось быстрее.

— Что вы имеете в виду? Что-то не так в следствии?

— Ну, да. Видите ли, я уверен, что Паччани виновен. Но мы обязаны были это доказать. Не годится срезать углы.

— То есть?

— То есть… К примеру, та тряпка. Это просто бессмыслица какая-то, вот что я вам скажу.

Тряпка, о которой он говорил, была важной уликой против Паччани. Через месяц после суперобыска на участке, где нашли патрон, Минолити получил анонимную посылку. В ней была пружина возвратного механизма пистолета, завернутая в тряпку, с запиской, написанной печатными буквами:

Все выглядело довольно странно с самого начала. А чуть позже, во время нового обыска в саду Паччани, агент САМ нашел обрывок той же тряпки, пропущенный кем-то при двенадцатидневном обыске. Когда два обрывка сложили, они точно подошли друг к другу.

Перуджини выдвинул теорию, что Монстр мог собственноручно отправить посылку в бессознательной попытке обвинить себя.

— С этой тряпкой не все чисто, — сказал Минолити, поворачиваясь к скрытой на Специ телекамере. — Когда ее нашли, меня не вызывали. Предполагалось, что вся операция проводится совместно САМ и карабинерами Сан-Кашано. Но меня не вызвали в тот раз, когда нашли тряпку. Говорю вам, грязная это тряпка. Мы уже побывали в гараже и нашли много кусков ткани, забрали их и переписали. Той тряпки там не было.

Специ, чтобы сдержать волнение, закурил еще одну сигарету. Это была первоклассная сенсация, а ведь они еще даже не дошли до пули, найденной в саду.

— Как по-вашему, откуда взялась эта тряпка?

Карабинер развел руками.

— Я не знаю. Меня там не было. В том-то и дело. И потом, кто прислал эту пружину? Из всех частей оружия только эту невозможно идентифицировать с одним-единственным пистолетом. И прислали именно ее.

Специ решил подвести его к теме найденной пули:

— А патрон? С ним тоже не все чисто?

Минолити глубоко вздохнул и несколько секунд молчал. Повернулся и решительно начал:

— Меня просто бесит, как был найден этот патрон. Мне совершенно не нравится, что главный инспектор Перуджини поставил нас в такую ложную ситуацию…

Специ только и оставалось, что сохранять спокойствие, как ни колотилось у него сердце.

— Мы были в саду Паччани, — продолжал маршал, — я, Перуджини и еще двое агентов его бригады. Те двое отскребали грязь с подошв о цементную подпорку для виноградных лоз, лежавшую на земле, и смеялись, что у них совсем одинаковые ботинки. В какой-то момент у самой подошвы одного из их ботинок обнаружилось основание патрона.

— Однако, — перебил Специ, заботясь, чтобы в записи осталось ясное изложение дела, — Перуджини в своей книге описывает находку совсем иначе?

— Именно! Он пишет, что патрон блеснул в луче света. Какой там луч! Ну, может, он хотел немного приукрасить находку.

Специ спросил:

— Минолити, они его подложили?

Маршал помрачнел.

— Это всего лишь предположение. Даже чуть больше, чем предположение… Я не скажу, что уверен… Я невольно думаю об этом. Это почти уверенность…

— Почти уверенность?

— Да. Потому что в свете фактов я не нахожу другого объяснения… И, я вам скажу, когда Перуджини написал, как там блеснул луч света, меня, право, мороз пробрал. Я говорю: «Главный инспектор, вы меня не уважаете. Что со мной будет, если я расскажу иначе?» Я что хочу сказать: кому из нас поверят судьи? Маршалу или главному инспектору? С определенного момента мне пришлось поддерживать его версию.

Специ чувствовал себя так, словно снимал фильм, претендующий на «Оскар». Исполнитель играл безупречно, и его легкий миланский акцент придавал сцене как раз нужный колорит. Журналист видел, что пленки хватит еще на пятнадцать минут. Приходилось торопиться.

— Артуро, они его подложили?

Минолити маялся.

— Я не могу поверить, что мои коллеги, мои друзья…

Специ не мог больше терять времени.

— Ладно, я вас понимаю. Но если на мгновенье забыть, что это ваши друзья, которых вы знаете много лет, — факты говорят о том, что патрон туда подложили?

Минолити застыл как каменный.

— Логически рассуждая, да. Я должен сказать, что его подложили. Я пришел к заключению, что некоторые улики дурно пахнут: патрон, пружина и тряпка. — Минолити продолжал говорить негромко, будто сам с собой. — Я оказался в чрезвычайно сложной ситуации… Они поставили мой телефон на прослушивание… Я боюсь… Действительно боюсь.

Специ нужно было выяснить, не говорил ли он об этом с кем-то, кто мог бы подтвердить его подозрения.

— Вы никому не рассказывали?

— Я говорил с Канессой.

Канессой звали одного из прокуроров.

— И что он ответил?

— Ничего.

Через несколько минут Минолити прощался со Специ у двери казармы.

— Марио, — попросил он, — забудьте, что я вам наговорил. Я просто выпускал пар. Я рассказал вам, потому что я вам доверяю. Но ваши коллеги… Прежде чем впустить их сюда, я приказал бы их обыскать.

Чувствуя себя негодяем, Специ перешел площадь и пошел по мостовой, едва не задевая левым плечом стены домов, напряженно выпрямив плечи. Он уже не замечал холодного ветра.

«Боже мой, — думал он, — сработало!»

Он вошел в местный «Каса дель Пополо», где народ с телеканала ждал его, попивая пиво. Пробравшись к ним за стол, он молча сел. Он ощущал на себе их взгляды. Он продолжал молчать, и они ни о чем не расспрашивали. Все каким-то образом поняли, что результат есть!

Позже, тем же вечером, собравшись за ужином после просмотра записи с Минолити, они позволили себе предаться эйфории. Сенсация века! Специ жалел, что ничего не подозревающему маршалу Минолити придется попасть между жерновов. Но, говорил он себе, ради истины приходится идти на жертвы.

На следующий день крупное итальянское агентство новостей АНСА, услышав о записи, прокрутило отрывок из нее. Сразу после передачи Специ позвонили с трех телевизионных каналов, приглашая на интервью. Перед передачей новостей Специ развалился на диване с пультом управления в руке, чтобы полюбоваться, как будет подана эта новость.

В эфир не попало ни слова. На следующее утро так же промолчали газеты — ни строчки. «Раи тре», национальный телеканал, устроивший запись интервью с Минолити, вырезал этот фрагмент.

Ясно, что кто-то, обладавший властью, заставил всех молчать.