официально подозревается в шестнадцати убийствах, совершенных с 1968 по 1985 год.

К этому моменту главный прокурор Пьеро Луиджи Винчи потерял терпение. Он был по горло сыт методичным формалистом Ротеллой и его манией расследования сардинского следа. Виньи и полицейским следователям не терпелось начать все заново, и они только и ждали, чтобы Ротелла сделал ошибочный ход.

11 июня 1986 года Марио Ротелла приказал арестовать Сальваторе Винчи как убийцу. К всеобщему великому удивлению, он обвинялся не в убийствах, совершенных Монстром, а в убийстве своей первой жены Барбарины 14 января 1961 года, еще в Виллачидро. Стратегия Ротеллы состояла в том, чтобы добиться приговора по делу, которое представлялось более ясным и неопровержимым, а уже потом доказывать, что тот же преступник является Флорентийским Монстром.

Два года, которые Сальваторе провел в тюрьме, Ротелла методично готовил против него обвинение в убийстве семнадцатилетней жены. Монстр больше не совершал убийств, и Ротелла еще больше утверждался в мысли, что захватил того, кого следовало.

Суд над Сальваторе Винчи за убийство жены начался 12 апреля 1988 года в Кальяри, столице Сардинии. Специ освещал процесс для «Ла Нацьоне».

Поведение Винчи на скамье подсудимых поразило всех. Он все время стоял, стиснув кулаки на решетке клетки, в которую его заперли, и с методической осторожностью отвечал на вопросы судей любезным, высоким голосом, почти фальцетом. Во время перерывов он беседовал со Специ и другими журналистами на такие темы, как сексуальные свободы и отношение суда к habeas corpus.[5]

Его сына, Антонио, которому к тому времени исполнилось двадцать семь лет, вызвали в суд как свидетеля обвинения. Он отбывал срок по другому делу и давал показания в наручниках. Все отметили, насколько он был напряжен. Сидя справа от судей, напротив отца, молодой человек ни разу не снял больших черных очков. Губы его были сжаты, ноздри орлиного носа раздувались от ярости. Даже черные стекла очков не скрывали, что он упорно смотрел только на отца, ни разу не оглянувшись ни на кого другого в зале суда. Отец его стоял перед ним неподвижно с непроницаемым лицом. В таком положении эти двое оставались часами. Воздух в зале наэлектризовался от их натянутого, молчаливого противостояния.

Антонио Винчи отказался говорить. Он только смотрел. Позже он признался Специ, что если бы в фургоне, увозившим их, между ним и отцом не сидели карабинеры, он задушил бы его.

Суд закончился катастрофой. Сальваторе Винчи неожиданно оправдали. Преступление было совершено слишком давно, свидетели умерли или все позабыли, вещественные доказательства пропали, и мало что удавалось доказать.

Винчи вышел из зала суда свободным человеком. Он остановился на ступенях, чтобы обратиться к прессе.

— Я вполне удовлетворен решением суда, — сказал он спокойно и пошел дальше.

Он направился в горы в глубине острова, чтобы посетить свою родину — Виллачидро, — после чего, подобно сардинским разбойникам прежних времен, он пропал навсегда.

Оправдание Сальваторе Винчи вызвало бурю негодования против Ротеллы. Эта была та самая ошибка, которой дожидались Винья и сочувствовавшие ему прокуроры. Они двигались, как акулы, бесшумно, незаметно, избегая шумихи и публичности. Следующие несколько лет между Виньей и Ротеллой шла замедленная схватка на длинных ножах: полиция и карабинеры обменивались ударами исподволь, не привлекая внимания средств массовой информации.

После оправдания Винчи Винья и полиция пошли своим путем, игнорируя Ротеллу. Они решили забыть обо всем и начать дело о Флорентийском Монстре с чистого листа. Между тем Ротелла с карабинерами не оставлял расследования сардинского следа. Две линии следствия постепенно расходились, становясь несовместимыми.

Рано или поздно кому-то предстояло сдаться.

Подразделение «Скуадра Анти-Мостро» получило нового главного инспектора, Руджеро Перуджини. Несколькими годами позже Томас Харрис создаст литературный портрет Перуджини в своем романе «Ганнибал», прикрыв его прозрачным псевдонимом Ринальдо Пацци. Собирая материалы для книги, Харрис гостил в доме главного инспектора Перуджини во Флоренции (поговаривают, что Перуджини не обрадовался тому, как ответил Харрис на его гостеприимство, выпотрошив его альтер эго и вывесив его на палаццо Веккьо). Реальный главный инспектор выглядел достойнее, чем его потеющий и суетливый двойник в экранизированном детективе, где его роль сыграл Джанкарло Джанини. Настоящий Перуджини говорил с римским выговором, но повадкой, одеждой и привычкой вертеть в руках вересковую трубку больше напоминал англичанина.

Когда главный инспектор Перуджини возглавил САМ, они вдвоем с Виньи навели полный порядок. Перуджини начал с допущения, что пистолет и патроны каким-то образом еще до начала убийств покинули круг сардов. Сардинский след был тупиковым и больше их не интересовал. Скептически оценивал инспектор и улики, собранные на местах преступлений, — и возможно, он был прав. Экспертиза на местах преступлений проводилась, вообще говоря, некомпетентно. Только последнее место преступления было должным образом огорожено и охранялось полицией. В остальных случаях люди приходили и уходили, подбирали гильзы, делали снимки, курили и бросали на землю окурки, вытаптывали траву и рассеивали повсюду собственные волосы и чешуйки кожи. Большая часть собранных улик — а их было до смешного мало — так и не попала на настоящую экспертизу, а часть их, в том числе тряпка и кое-что еще, — пропала или была испорчена. Следователи, как правило, не брали образцов волос, одежды и крови жертв, чтобы проверить, не связаны ли те с кем-либо из подозреваемых.

Вместо того чтобы заново перерывать улики и перечитывать тысячи страниц протоколов допросов, Перуджини решил раскрыть преступления современным методом — с помощью компьютера. Он был поклонником научных методов, которые использовало ФБР для поимки серийных убийц. Он наконец сдул пыль с компьютера, полученного отделением САМ от министерства внутренних дел, и взялся за работу.

Он ввел в компьютер имена всех мужчин в возрасте от тридцати до шестидесяти лет, проживавших в округе Флоренции и когда-либо задерживавшихся полицией, и дал задачу отобрать имена тех, кто обвинялся в сексуальных преступлениях. Затем Перуджини сравнил сроки их заключения с датами, когда Монстр совершал убийства, выявив тех, кто был в тюрьме, когда Монстр не убивал, и на свободе — когда совершались убийства. Список сократился от тысяч до нескольких десятков человек. И вот в этом изысканном обществе обнаружилось имя Пьетро Паччани — крестьянина, которого обвиняло анонимное письмо, полученное после последнего убийства Монстра.

Затем Перуджини провел еще один компьютерный поиск, проверяя, кто из этих подозреваемых проживал неподалеку от мест, где совершались убийства. И тут снова всплыло имя Паччани — после того как Перуджини включил в определение «в местах или поблизости» практически всю Флоренцию и ее окрестности.

Появление имени Паччани в обоих списках возвратило значение анонимному посланию, доставленному 11 сентября 1985 года и предлагавшему «допросить проживающего в нашем городе Пьетро Паччани, уроженца Виккьо». Таким образом современнейшее средство криминалистики — компьютер сошелся с наиболее древней системой — анонимных доносов. И оба уткнулись в одного человека — Пьетро Паччани.

Пьетро Паччани стал главным подозреваемым Перуджини. Теперь оставалось только собрать против него улики.

Инспектор Перуджини приказал обыскать дом Паччани и обнаружил нечто, в чем увидел новые уличающие свидетельства. Первым из них была репродукция боттичеллиевской «Примавера» — знаменитой картины из галереи Уффици, на которой, среди прочего, фигурирует языческая нимфа, изливающая изо рта цветы. Картина напомнила Перуджини о золотой цепочке между губ одной из первых жертв Монстра. Эта картина так заворожила его, что попала на обложку изданной им впоследствии книги об этом деле, только