Хиро вытирал волосы полотенцем, а мужчина протягивал ему спальный мешок — завернуться. Закипела вода, ему дали в кружке, изолированной пенопластом, моментального бульона с лапшой, и он ел, а они суетились вокруг, подкладывали дрова в огонь, затыкали прорехи в крыше и смотрели на него покрасневшими глазами.

— Еще? — предложил мужчина, когда Хиро опустошил первую кружку; он только кивнул утвердительно в ответ, как перед ним, словно по волшебству, появилась новая порция.

— Надо переодеться в сухое, — сказал мужчина и не успел обернуться к женщине, как она уже принялась рыться в рюкзаке, плотно набитом рубахами, трусами, носками и полотенцами. Рюкзак? Значит, они туристы? Но почему они тогда не устроили лагерь среди чистой сухой широкой прерии, а полезли в эту клоаку? Гайдзины. Никогда ему их не понять, проживи он хоть сто четыре года. Ему дали одежду, футболку с дурацким детским рисунком во всю грудь — какая-то улыбающаяся рожа, а снизу подписано: «Самый лучший на свете папа», пару тесноватых трусов и синие джинсы с неподшитыми штанинами, которые никогда бы на нем не застегнулись, если бы не бесконечные лишения, которые претерпела его бедная хара. Хиро отошел в сторону переодеться, не переставая признательно кланяться, прикидывая, сможет ли за всю жизнь расплатиться, и так щедро расточая слова благодарности, ну прямо боготворя своих благодетелей. Не хочет ли он еще есть? Хочет. И вот на решетке с треском жарится мясо, и дают хрустящий картофель, и крутые яйца, и морковные палочки, и капустный салат, и кекс.

—Дамо, — повторял он еще и еще, — домо аригато.

Они смотрели на него во все глаза. Сидели перед ним полукругом, упираясь ладонями в колени и устремив на него глаза, горящие милосердием и человеколюбием. Они умиленно любовались тем, как он ест, словно молодая мать, провожающая взглядом в рот .. своему чаду каждую ложку овощного пюре. Однако они спасли его и накормили, и теперь неотвратимо наступила очередь расспросов.

— Вы филиппинец? — спросил первый мужчина, когда Хиро целиком затолкал в рот кусок кекса.

Осторожнее! Он уже принял решение, что лучшей тактикой — единственно приемлемой тактикой — является ложь.

— Китаец, — ответил он.

На их лицах ничего не отразилось. Дым, завиваясь, поднимался вверх. Хиро потянулся за последним куском кекса.

— И вы здесь были на дневке? На дневке, на дневке… Что бы это значило?

— Прошу меня извиничь и простичь, но сьто такое — дневка?

— Ну, посещение болота… туризм. Вот и мы тоже, — почему-то мужчина при этом рассмеялся, от души, свободно и раскованно, демонстрируя непринужденность, безупречное здоровье, преуспеяние и зубы — настоящее чудо ортодонтии. — У вас что же, лодка перевернулась? Никто не пострадал? Или вы были один?

— Один, — ухватился за подсказку Хиро. Он почувствовал, что здесь как раз кстати пришлась бы улыбка, и поэтому с готовностью оскалил свои неровные, разнокалиберные зубы. Лгать и притворяться — это, оказывается, вовсе не трудно. Это по-американски, как он теперь наконец понял. Даже странно, что он испытал такие трудности у Эмбли Вустер.

Они сказали, что их фамилия Джефкоут, живут в Атланте, штат Джорджия. А вообще-то из Нью-Йорка. Джеф, Джули и Джеф-маленький (мальчик покраснел, когда отец представлял его гостю). Хиро поклонился каждому по очереди. И снова они уставились на него, и в глазах их — ожидание. Чего от него ждут? Чего вам еще? — подмывало его спросить.

— А вы… Вас как?.. — намекнул мужчина.

Хиро смущенно охнул. Ну конечно! Как же он упустил? Он начал было им рекомендоваться, но сразу замялся. Он же сказался китайцем. А если он китаец, то какие у них, у китайцев, имена? Ли, Чань, Вонг? «Сунь Вынь» — так назывался китайский ресторан в двух кварталах от дома, где жила его бабушка, но это имя дурацкое, смехотворное, не может он, Хиро Танака, знаменосец Мисимы и Дзете, носить такое имя. Этого не может быть никогда.

— Да? — Они подались к нему, улыбаясь дурацкой улыбкой: уж так-то им, глупеньким, приятно обменяться любезностями с каким-то чумазым китайцем в этом мокром, протекающем аду на краю света. Дождь сочился сквозь крышу у них над головами и сыпал мелкой дробью по водам вокруг.

— Я… меня зовут Сэйдзи, — решился наконец он: разве они понимают, американцы? Им что китаец, что угандиец, без разницы. — Сэйдзи… Тиба.

И, расщедрившись, в тепле под крышей, да еще завернутый в пуховое одеяло, с полным, впервые за много дней, желудком, он поведал им жалостную историю своих страданий в болоте. Его лодка перевернулась, да, два дня назад: крокодил напал. Прыгнул в лодку с дерева. Он, Хиро, стал с ним сражаться, но лодка затонула, и он остался без всего: без пакетиков мяса и без кукурузных крекеров в коробках, без джинсов «Ливане» и без доски для серфинга. Он блуждал в болоте, обреченный на голодную смерть, питался одними ягодами, пил болотную воду, но они его спасли — и в заключение рассказа он не менее пяти минут кряду возносил хвалу своим спасителям на английском и японском языках.

Когда он кончил, воцарилось молчание. Гроза унялась, во взбаламученном воздухе опять заныли комары и гнусы. Из ночной дали донесся чей-то рев.

— Ну-с, — проговорил мужчина, хлопнув в ладоши, как судья на игровой площадке. — Будем укладываться, а? Денек был не из легких.

Где-то в глубокой, пульсирующей сердцевине ночи, когда стрекот, гуканье, звон приутихли, сменившись слитным глухим гулом, и новое поколение комаров только-только изготовилось к вступлению в жизнь, Хиро проснулся, весь дрожа, и оказалось, что дождь припустил с новой силой. Хиро сразу сообразил, где находится, сообразил и то, что непромокаемое одеяло, которое ему дали — уж эти американцы, у них все есть запасное, — насквозь промокло. Ветер зашел с севера, и в нем безошибочно ощущался запах осени. Но месяц-то сейчас который? Август? Сентябрь? Октябрь? Хиро представления не имел. Он уже так давно выпал из жизни, так давно ведет существование бездомного бродяги, первобытного пещерного варвара, что даже не знает, какой сейчас месяц, не говоря уж о числе. И тем более — часе. Он лежал, дрожа мелкой дрожью, и думал обо всем этом. Ему стало ужасно себя жалко.

Скоро до него сюда доберутся, это ясно. Бойфуренд, конечно, сообщит в полицию, и вислоносый шериф созовет своих негров и собак и введет в болото целую флотилию моторок, надувных лодок, каноэ, яликов, плавучих тюремных камер. И Пегая Морда со своим несгибаемым помощником тоже, конечно, примут участие, и Рут, и капитан Нисидзава, вертолеты переломают деревья, и небо задрожит от оглушительных