И действительно, впереди показалась высокая платформа, где назначена их вторая ночевка. Из сплошной стены зелени выступили замшелые столбы-опоры и простой навес, с него, громко хлопая крыльями, поднялась в воздух большая голубая цапля. Приехали. Байдарка скользнула по воде, позолоченной закатным светом, и пристала к платформе. Как и вчерашняя, она имела площадь футов в триста и крышу из старого теса и возвышалась над уровнем болотных вод всего на каких-нибудь три фута. Удобства здесь состояли из химического туалета, угольной жаровни и журнала наблюдений, куда каждый ночующий обязан внести дату и час своего прибытия и отбытия. Джеф-младший и Джули придерживали лодку, пока папа Джеф, вскарабкавшись на платформу, зорко осматривал все щели — нет ли каких змей, ящериц и прочих тварей, способных ползать, лазить и пресмыкаться. Накануне вечером Джули издала такой вопль, что в Атланте, наверно, слышали: со стропил в миску с картофельным салатом плюхнулся мексиканский полоз, взвился, вылетел на пол и метнулся с платформы в ряску. Второй раз надо уж быть начеку. Джеф исследовал все самым тщательным образом, осмотрел крышу и настил с исподу, в каждую ямку, в каждый уголок потыкал палкой. А после этого обратился к журналу наблюдений. Последними перед ними здесь ночевали Мердоки из Чилтонберри, штат Арканзас. И в графе «Замечания» оставили запись: «Адское комарье». Перед ними были Аузелы из Софт-Споука, Виргиния, эти только отметили: «Красивые звезды». А вот запись строчкой выше Аузелов привлекла внимание Джефа: некто, подписавшийся только именем «Фриц», мелко-мелко, тесня буковку на буковку, так что трудно разобрать, оставил следующее соображение: «Четырнадцатифутовый аллигатор способен взобраться на платформу». И слово «способен» три раза подчеркнуто.

— Джеф, ты что так долго? Мне надо в дамскую комнату.

— Ага, сейчас, — рассеянно отозвался Джеф. Он размышлял над тем, стоит ли рассказывать об акробатических достижениях аллигаторов, и решил, что лучше отложить на после ужина, когда они все трое улягутся спать.

— Путь свободен, — коротко объявил он.

Джеф развел огонь на настоящих дубовых угольных брикетах, закупленных в Атланте. Джули достала из сумки-холодильника три здоровенных куска вырезки. Пока жарились на углях бифштексы, муж и жена выпили на двоих банку пива, а Джеф-младший получил колу. Мясо источало головокружительный запах, он на время перебил гнилые болотные испаренья и сбил с толку комаров. Позади платформы было мелко, наверно, всего по щиколотку, а вот с передней стороны образовалась внушительная продолговатая заводь, не иначе как аллигаторы здесь бултыхаются, и Джеф то и дело поглядывал: не появился ли предприимчивый земноводный хищник, питающий пристрастие к недожаренным бифштексам? Джефи достал удочку, однако Джеф и Джули сказали, что сначала ему следует поупражняться на кларнете, они оба считали, что человек должен быть развит всесторонне, вроде шара, и хотя Джефу-младшему было всего десять лет, они уже подумывали о поступлении в институт, — и потому, пока поспевал ужин и Джеф- старший взбалтывал согревшееся пиво в походной пластиковой кружке, над топью, рощами и водной гладью поплыли тоскливые мелодии Карла Нильсена, внося в безалаберный щебет птиц и древесных лягушек свою тоненькую четкую ноту.

После ужина стали собираться тучи, и Джеф для защиты от ветра растянул брезент между столбами с юго-восточной стороны, где уже начали раздирать небо молнии и слышалось дальнее диспепсическое урчание грома. Потом он поджег охапку соснового лапника, предусмотрительно набранного еще днем, и они всей семьей уселись вокруг огня — запекать пастилу, бить комаров и рассказывать истории.

— Ну-с, — начал Джеф под хлопанье брезента, сидя рядом с Джули и глядя на завивающийся столбик дыма, — вам известно, почему это болото называется Окефеноки?

— Да ладно тебе, па, ты уж раз пятьсот это объяснял.

— Джефи, не смей разговаривать с папой таким тоном!

— …то есть дрожащая земля, что очень важно для рассказа, который вы сейчас услышите, трагического и даже, я бы сказал, жуткого… — Джеф сделал паузу, чтобы зловещие эпитеты произвели на слушателей должное впечатление; урчание грома заметно приблизилось. — Это будет рассказ о Кривоногом Билли, последнем великом вожде семинолов.

Джеф-маленький сидел по-турецки на надувной подушке. Он весь подался вперед, наморщил детский лоб и свел брови, как во время занятий на кларнете или приготовления домашних уроков.

— Потому что торф всплывает такими островками, и на них вырастают деревья и всякие растения, и потом, если на него наступить, то проваливаешься, как мама вчера. Смехота! Будто те деревца, — он начал отвечать, неохотно гнусавя, но теперь разошелся и вспоминал самоуверенно, со вкусом, — будто они со всех сторон на нее набросились, правда-правда!

Папа Джеф одернул сына: — Так, Джефи, верно. А что такое торф? — Н-ну, это наподобие угля, да?

Джеф и сам точно не знал, хотя изучил все имеющиеся пособия по Окефенокскому заповеднику. К тому же урок и так слишком затянулся, пора было переходить к рассказу.

— Верно, — сказал он. — Это важно, чтобы понять, что случилось с Кривоногим Билли после самого, можно сказать, кровавого побоища в истории здешних мест. Итак, было это, я думаю, где-то в 1820-м году. Кривоногий Билли с тремя десятками товарищей, совершив набег на хижину очередного поселенца и спасаясь от преследования, укрылся в здешних болотах. Билли ненавидел белых людей лютой ненавистью, хотя сам не был чистокровным индейцем — согласно легенде, у него был белый отец, преступник, сбежавший от суда Линча и скрывавшийся в болотах.

Первые капли косого дождя забарабанили по натянутому брезенту, и Джеф мысленно похвалил себя: хорошо, что он догадался закрепить полотнище не только сверху, но и снизу. Полыхнула молния, басовито раскатился гром, и семья Джефкоутов, оглянувшись вокруг, с удивлением обнаружила, что наступили сумерки. Джефу захотелось курить, однако курить он бросил — вредная привычка и дурной пример Джефу-младшему, они с женой в этом единодушны, — поэтому вместо сигарет вытащил пачку жевательной резинки без сахара и пустил по кругу.

— Близко ударило, — заметила Джули. По ее гладкому, надежному лицу пробегали отсветы костра. Прекрасная женщина, воплощенное мужество, настоящая жена пионера, из тех, что одной рукой будут отстреливаться от индейцев, а другой похлопывать по спинке младенца, чтобы срыгнул после кормления. — Хорошо, что ты натянул брезент. А палатку-то ставить будем? Крыша есть и брезент этот…

Он ответил отечески авторитетно и твердо:

— Ни к чему. И так хорошо.

— А дальше, дальше что было, пап?