Нетерпеливо задребезжал телефон. Зампред чертыхнулся и снял трубку:

– Зина, я же просил!.. Гринев просится?.. Что, прямо-таки рвется?.. – Он подмигнул Рябинину. – Ну зови, мы с Андрей Николаичем уже закончили.

Рябинин поднялся:

– Разрешите идти?

– Иди… Постой-ка! – вспомнил о чем-то Черногоров. – Тебя о завтрашних стрельбах проинформировали?

– Так точно.

– Вот-вот, не забудь. Едем не только мы, но и доблестная милиция. Так уж ты покажись во всей красе, я ведь помню твою стрельбу на даче!

– Постараюсь, – улыбнулся Андрей.

– Да, и вот еще, – не отпускал зампред. – В понедельник помоги Особому отделению: они, как будто, выявили в Имретьевской бригаде бывшего беляка. По официальной анкете он воевал на Волге, почти рядом с тобой. Помоги ребятам разобраться, может, выплывут какие-либо расхождения или вранье в наименованиях частей, названии городов, фамилиях войсковых начальников.

– Ну, что ты так распарился? От серьезного разговора оторвал, – недовольно бросил Гриневу зампред.

Павел Александрович невозмутимо улыбнулся:

– Есть два срочных сообщения, Кирилл Петрович; надо бы обсудить.

Черногоров знал, что Гринев допускал величать его по имени-отчеству только в исключительных случаях, когда чувствовал важность информации и необходимость быстрого принятия решений.

– Давай, выкладывай, – кивнул Кирилл Петрович.

– Во-первых – вот! – Гринев положил перед начальником исписанный печатными буквами лист бумаги, подколотый к обычному почтовому конверту. – Получено полчаса назад с утренней почтой. Ознакомился и – сразу к вам.

Черногоров взглянул на письмо:

«Руководству территориального ГПУ.

Как сознательный, преданный делу рабочего класса гражданин, спешу уведомить Вас о намерении некоторых контрреволюционных элементов совершить акт подлого вредительства. Утром 1 июля с. г. враги Советской власти предполагают взорвать железнодорожную водокачку у вокзала. Данная диверсия имеет целью подорвать хозяйственный потенциал губернии, парализовать движение эшелонов и вызвать панику среди населения.

Прошу Вас принять самые решительные меры.

По понятным причинам, остаюсь неизвестным.

Честный патриот Советского государства».

– Анонимка! – хмыкнул Черногоров. – Наверняка чья-то злая шутка.

– Не скажите! – Гринев покачал головой. – Обратите внимание на специфику текста.

Зампред вновь пробежал глазами по строчкам:

– Верно говоришь, на детскую шалость не похоже. Текст грамотный, написан ровно. К тому же попахивает старорежимным образованием. Видишь, обороты какие: «уведомить», «имеет целью», «потенциал». Взрослый человек писал, и отнюдь не пролетарий. А обыватели у нас – люди пуганые, боязливые, попусту беспокоить ГПУ не станут. Значит, и впрямь готовится диверсия!

Кирилл Петрович еще раз обратился к письму:

– Не исключено, что автор – человек военный. Обрати внимание, как пишет: «движение эшелонов», заметь, «эшелонов», а не поездов… А может, и намеренно ошибку допустил.

Черногоров задумался:

– Сигналов о подобных акциях, как будто, не поступало…

– Так точно, – кивнул Гринев. – Информации о каких-либо боевых контрреволюционных организациях у нас в губернии уже два года как в помине нет.

Зампред покачал головой:

– Вот потому-то и странно. Наиболее опасных врагов мы давно сгноили, а немногочисленные недобитки много болтают: чуть организуются в какой-нибудь «Центр» или «Союз» – тут же и мы в курсе дела.

Черногоров внимательно рассмотрел почтовый конверт:

– Интересная вещь! Адрес ГПУ указан верно, тютелька в тютельку, а получатель – весьма расплывчато – «Руководству». Что сие означает?

– Не могу знать, – Гринев пожал плечами.

– А то, Паша, что отправитель очень хочет, чтобы мы отреагировали на его анонимку вовремя. Не понимаешь? Ну подумай, коли напишут, к примеру: «Товарищу Медведю», «Товарищу Черногорову» или, скажем, тебе? Кто получит пакет?

– Соответственно, секретарь Платона Саввича Леонтьев, либо Зинаида Сергеевна, либо мой помощник Иванов.

– Пра-авильно, – хитро улыбнулся зампред. – А сколько всевозможных жалоб, заявлений, доносов, кляуз и прошений получают наши секретари? Сотни. У них порой от этой галиматьи голова кругом идет. Откровенную чушь они отправляют в корзину для мусора, а интересные бумаги пускают по отделениям. Коли жалуется гражданин на бюрократизм и взятки – отписывают в ЭКО [136] ; сообщают о вредной агитации какого-нибудь попа – летит бумага в СО [137]; напишет завистник-сослуживец о пьянстве и гулянках с бабами своего воинского начальника – пожалуйте, товарищ, в Особое отделение! [138]

– Теперь ясно, – просветлел Гринев. – Адресованное конкретному руководителю письмо пройдет несколько инстанций, пролежит в папках секретарей день—два, а то и более. Здесь же отправитель хотел оперативного реагирования в кратчайший срок. Он знал, что письмо окажется в канцелярии, где больше привыкли к служебным бумагам, счетам за дрова и переписке с совнархозом. Письмо подобного содержания сразу же должно отправиться наверх.

– Ну конечно! – Черногоров пожал плечами. – Однако хитрость, Паша, не только в желании быстрого реагирования на сообщение. Автор анонимки хотел, чтобы о его сигнале знал каждый сотрудник ГПУ.

– Справедливо, – согласился Гринев. – Когда письма поступают конкретному адресату, секретность намного выше, информация не выходит за пределы отделения. Здесь же об угрозе взрыва водокачки будут знать и канцелярские, и дежурный по городу, и мы с вами.

– Вот! – Черногоров погрозил пальцем. – Это говорит либо о важности информации и желании доносителя вовремя упредить ГПУ, либо о большом желании привлечь наше внимание к водокачке.

– Простите, зачем? – нахмурился Гринев.

– Вот ты и попробуй узнать. Посвяти выходные поиску. Пошерсти по городу, опроси агентуру. Коли ничего не узнаешь, придется блокировать вокзал и водокачку, будем проверять каждую щель, искать адскую машину. Ну, а не найдем – подымем милицию, оцепим район до среды. А что прикажешь делать? Может, сей пасквиль и шутка, а может, и… – зампред закусил губу, – …провокация! – медленно проговорил он.

– В каком смысле? – насторожился Гринев.

– Сам не пойму. Чую я что-то недоброе… Впрочем, не обращай внимания, у меня порой случается.

– И – второй вопрос, Кирилл Петрович, – напомнил Гринев.

– Неужто еще одна диверсия? – помрачнел зампред.

Павел Александрович загадочно улыбнулся:

– Утверждать наверняка не берусь, однако возможна связь между анонимкой и моими наблюдениями за некоторыми постояльцами гостиницы «Республиканская».

– Вона как! – усмехнулся Черногоров. – Ты меня прямо-таки интригуешь.

Гринев извлек из служебной папки напечатанный на машинке текст:

– Это – мой рапорт о проделанной работе. Зачитаю самое главное: «…20 июня 1924 г. секретным агентом № 48, служащим гостиницы „Республиканская“, мне было доложено о двух подозрительных личностях, проживающих в означенной гостинице, – мужчине и женщине. Подозрительность их поведения заключалась в попытках установить довольно разнообразные контакты с жителями города. Они приглашали