– Нечего больше рассказывать. Все уж… – глухо кашлянул Басманчик, – …дружки верные выложили.
– Мы не ограничиваемся одним только вашим делом, – сказал Непецин. – Вы должны помочь в расследовании других.
Басманчик поднял голову и, щурясь от света лампы, постарался разглядеть следователя.
– Не было никаких «других», – медленно проговорил он. – Не знаю ничего. А стучать на корешей не буду, за ссученного не держите.
– Никто и не собирается вас заставлять «стучать»! – рассмеялся Непецин. – Вы – авторитетный в своей среде человек, мы тоже вас, в определенном смысле, уважаем.
– Угу, – хмыкнул Басманчик. – Как тот кошак, что пташке песни пел.
– Нас, в сущности, интересует одно: что вы знаете о Гимназисте?
Басманчик поморщился:
– А-а, это… И хотел бы – не помог, потому как сроду его не видал.
– Ну ведь вы слышали о нем? – напирал Непецин.
– Так и вы слышали. Что ж, байки будем перемывать?
– А куда нам торопиться? Давайте попробуем! – весело отозвался Непецин.
– Пиши, малюй, мне бумаги твоей не жалко, – мрачно хохотнул Басманчик. – Только водицы пусть принесут – пить охота.
– Ладно, – согласился Непецин и крикнул в сторону двери: – Конвой! Где ты там?.. Зайди-ка.
Вошел караульный.
– Попить принесите, – распорядился Борис Борисович.
– Ага, только кипяченой, – не оборачиваясь, добавил Басманчик.
Минуты через три конвоир вернулся с большой кружкой в руках. Криво улыбаясь, он поднес арестанту воду:
– На!
Басманчик глянул на конвоира недобрым глазом и, принимая кружку, буркнул:
– «На!» Небось не мерина поишь, в морду-то не пихай!
Непецин махнул конвоиру, и тот удалился.
Басманчик напился, поставил кружку рядом с табуретом и опять уставился в сторону.
– Вернемся к Гимназисту, – напомнил Непецин. – Слухи, само собой, перебирать не станем, а вот мнение о нем человека из криминальной среды хотелось бы услышать.
Басманчик пожал плечами:
– Гимназист – фигура авторитетная.
– А кто так считает?
– Да, почитай, все.
– Фрол, например? Уж с Фролом-то ты знаком?
– Приходилось встречаться.
– А кто он, Гимназист, по твоему мнению?
Басманчик вздохнул:
– Трекают, князь!
– Говорят, он не местный?
– Говорят.
– А что слышно, откуда он?
– Кто знает? Трепались, что из Ростова, будто в тех местах был он важной птицей.
– Из Ростова? Ой ли? – недоверчиво протянул Непецин. – Да небось врут.
– Может, и так, – криво усмехнулся Басманчик. – Я не уголовка, чтоб допытываться. А только узнал я это от верного человека.
– От кого же?
– Отчего не сказать? Человек тот давно на том свете мается. От упокойника Бурого узнал, того, что зимой ваши смарали [110].
– Ах, Бурый! – вспомнил Непецин. – Фармазонщик, убит при попытке к бегству. Так он – известный врун!
– Хм, трекнул бы ты, начальник, ему такое в лицо, коли он рядом сидел! – покачал головой Басманчик. – Не-ет, Бурый законный уркаган был, не трепло.
– А почем ты знаешь, что он не брехал про Гимназиста? – недоверчиво спросил Непецин.
– Потому как знал он его по Ростову, когда сам туда камешки скидывать мотался. Брякнул Бурый мне раз в хмарах [111], будто имел Гимназист в Ростове великий авторитет. Только он тогда не Гимназистом был, а каким-то «Поручиком», что ли.
– Поручиком? – задумчиво проговорил Непецин. – А что Бурый еще рассказывал?
– Ничего. Треп случайный вышел. Бурый, бывало, если захочет – скажет, а не захочет – никакому легашу не расколоть.
– Ну, да будет с ним, с Гимназистом, – махнул рукой Непецин. – Все одно, нам его не поймать.
Басманчик залился хриплым булькающим смехом:
– Признал? Говорил тебе – князь он!
– Кстати, – словно что-то припоминая, сказал Непецин. – Тебе некий Степченко, каретник с посада, не знаком?
– Степченко? – почесал лоб Басманчик. – Мордатый такой? Геня-Хохол, знаю. А этот чего натворил?
– Да ничего, бричку мы у него присмотрели…
– Я не гужак [112], чтоб советовать, – фыркнул Басманчик.
– Ну, а что он за личность?
– А кто его знает? Наши Хохла не признают, хоть он и со многими корешится. Есть такие людишки: «И нашим, и вашим – черта спляшем», как говорится.
– Оно и верно, – согласился Непецин. – Ладно, хватит нам беседовать, иди, читай протокол.
Басманчик поднялся, подошел к столу и, не глядя, подписал протокол.
Сидя на подоконнике в кабинете «особой группы», Рябинин думал о недавнем допросе. Непецин подшил протокол в папку и спросил у Андрея его мнение о Басманчике.
– Странный он какой-то, – пожал плечами Рябинин. – Вы утверждали, будто Басманчик – «тертый калач», что он долго упрямствовал на предыдущих допросах, а тут…
– Что ж, – усмехнулся Непецин, – методы товарища Гринева подействовали.
Борис Борисович оглянулся на дверь и шепотом добавил:
– Думаю, его хорошенько отдубасили по ребрам, мало кормили, держали в карцере. Затем предъявили показания подельников. Ну и пораскинул Басманчик умом, с какой стати упираться-то? Срок, один черт, накрутят, а здоровье терять ради упрямства глупо. Вот и смягчился.
– Неужели в органах до сих пор используют методы «чрезвычайки»? – удивился Андрей.
Непецин приложил палец к губам:
– Потише, товарищ Рябинин, услышат! Мало ли, что там пишут в газетах о либеральности ГПУ, – кадры- то, в основном, прежние, времен «красного террора». Попривыкли к простым и действенным мерам. Это у нас, в угро, – крутишь-вертишь подозреваемого, фактами да ухищрениями добиваешься признания, а здесь – все просто. Обломали Басманчику бока, прошлись коваными сапожищами по почкам да селезенке, вот он и стал покладистым.
– М-да-а, – покачал головой Андрей. – Хваткий товарищ этот Гринев! А я гляжу: отчего Басманчик за бока держится? Холодно ему, что ли, в такую-то жару или захворал?
Непецин рассмеялся:
– По морде только в милиции бьют, да и то в крайних случаях, для успокоения. В ГПУ обрабатывают нижние части тела, чтобы на суде клиент был свежим и чистеньким, как огурчик. Впрочем, я не особенно осуждаю товарища Гринева: Басманчик – тоже не сахар, своими руками душ загубил немало. Поделом ему.
– Может быть. Однако, мы представляем закон! – слезая с подоконника, заключил Рябинин.