– Нет. Ну, и личные мотивы, само собой! Нравишься ты мне, Андрей Николаевич.

– Это к делу не относится.

– Правильно! Хвалю. Так и знал, что не будешь смешивать личные привязанности и интересы дела.

Андрей поднялся:

– Когда мне приступать?

– О-о, молодец, кавалерист, нет слов, – широко улыбнулся Кирилл Петрович. – Для начала в общих чертах ознакомься с материалами «дел». Тебе их в ближайшее время доставят на дом. Недели, думаю, хватит. А с двадцать третьего числа и приступай.

– А как же завод?

– За «Красный ленинец» не волнуйся. Трофимов завтра же получит служебное письмо на открепление и командирование тебя в распоряжение ОГПУ. Пока временно, скажем, до Нового года. Ячейка поддержит.

– Не сомневаюсь. Однако прошу вас оставить меня на заводе еще неделю, я должен сдать дела. Материалы на Гимназиста смогу изучать вечерами.

– Верно, это по-пролетарски, – Черногоров кивнул.

– Разрешите идти?

– Ступай. И вот еще: по всем вопросам и за разъяснениями обращайся непосредственно ко мне. Понял?

Вечером четверга Рябинин заглянул к Георгию – рассказать о встрече с Черногоровым. Старицкий одобрил переход Андрея в «особую группу» и посоветовал другу излишне не терзаться сомнениями. Поболтав с полчаса о разных пустяках, Андрей попрощался и отправился домой.

У парадного он наткнулся на дворника, который сообщил, что несколько раз звонила девушка и просила передать товарищу Рябинину, что она приехала. Андрей поспешил в домком и набрал номер Полины.

– Привет! Объявился? – раздался в трубке радостный голос. – А я вот приехала днем раньше, свалилась вам, как снег на голову. Приходи побыстрее, мы уже за столом!

Дверь отворилась, и Андрей увидел на пороге загорелую девушку, которую поначалу не узнал.

– Вот это да! Где ты успела так загореть?

– На Островах! – рассмеялась Полина.

Она втащила Андрея в переднюю и бросилась ему на шею:

– Я ужасно соскучилась!

Андрей целовал ее горячие упругие губы, с опаской поглядывая на двери гостиной.

– Идем, неудобно, – проговорил он.

В просторной столовой Черногоровых оживленно беседовали четверо: Кирилл Петрович, Анастасия Леонидовна, Наташа Решетилова и незнакомая Андрею пухленькая девушка лет двадцати.

– О, нашего полку прибыло! – радостно поприветствовал нового гостя Кирилл Петрович и пожал ему руку. – Поддержите-ка, Андрей Николаевич, в споре мужскую половину.

– Подожди, папа, – прервала отца Полина. – Здесь не все знакомы с Андреем.

Она усадила Рябинина рядом с незнакомой девушкой:

– Прошу любить и жаловать: мадемуазель Платонова Татьяна.

Андрей представился и легонько пожал маленькую ручку. Татьяна очень походила на отца, предгубисполкома Никодима Ивановича Платонова: такая же крепенькая, с открытыми лучистыми глазами.

– Так о чем, простите, спор? – Андрей повернулся к Кириллу Петровичу.

– О моде и философии современной молодежи, – с улыбкой пояснила Анастасия Леонидовна. – Полюшка привезла из Ленинграда заграничные книги и журналы, а от них, как водится, перешли к разговору о нравах.

– Я говорю о развязности современной морали, девицы не соглашаются, а мама Настя держит нейтралитет, – добавил Кирилл Петрович.

– И каков результат? – поинтересовался Андрей.

– А никакого, – махнула рукой Полина. – Все хотят знать твое мнение. Покуда тебя ждали, папочка уверял, что товарищ Рябинин поддержит его тезис об упадке морали, нравов и современной моды.

Андрей неуверенно пожал плечами:

– Насчет моды на одежду судить не берусь.

А нравы у нас, по-моему, больше западные, нежели пролетарские.

Девушки негодующе зашумели.

– А! Что я вам говорил? – торжествующе воскликнул Кирилл Петрович. – Вот и я считаю: разлагается молодежь, уподобляется буржуазной культуре.

– Да в чем же, папа? В чем? – возмутилась Полина.

– Потише, девчата, не бузите, – попросил Кирилл Петрович. – Поверьте, я не призываю к гонениям на современную одежду или музыку. Не нам, старикам, судить. Я против бездуховности западной культуры, в которой важна лишь форма, а не содержание.

– Докажите последнее, – резко бросила Решетилова.

– Извольте. Пойдем от простого к сложному. Начнем с гардеробов. Нынешняя мода есть эпатаж, спорить, надеюсь, не будете. Эта ваша броская косметика, тяжелые ароматы, укороченные платья.

А чем эпатировать-то? Любая мода выражает определенное настроение человека и общества.

Вот наша, пролетарская мода – простота, удобство, романтика! Девушка привлекает своим внутренним содержанием. Лицо прекрасное, открытое. А у вас? Вычурный показ женских прелестей, вульгарный и откровенно напористый. А какое содержание? Да никакого! Пустота. Потому как настроения самые что ни на есть упаднические. Все эти песни-романсы, наполненные тоской, «мольбами», страданьями, печалью, разлукой; увлечение дешевым трагизмом ситуаций. Нет ничего созидательного, светлого. Не хочу сказать, что вы не верите в патетику революционных свершений, но тлетворное влияние Запада все сильнее отдаляет молодежь от идей коммунизма. Подобное еще простительно нэпманам, спекулянтам и деклассированным элементам, но умным, образованным девушкам, да еще комсомолкам?.. Не понимаю.

Полина, словно прилежная ученица, подняла руку и вопросительно посмотрела на отца:

– Кончил? Позволь теперь мне. Сначала о моде. Я, например, не считаю ее классовой. Мода – продукт времени, она интернациональна. Да, современные девушки отрезают волосы, может быть, излишне вызывающе красятся и порой выглядят экстравагантно. Хотя и не все. Чувство меры – вещь сугубо личная.

Ты говоришь о пустоте современной морали? Это вовсе не пустота, скорее – усталость. Недавно закончилась жестокая война. Не только Россия, но и пол-Европы лежит в развалинах. Германия бедствует не меньше нашего, да и Франция понесла гигантские потери. Какая тут может быть философия? Естественно, что люди грустят, им больно. И это не дешевый трагизм, не крокодиловы слезы, это ностальгия по времени мира, покоя и сытости; скорбь по погибшим любимым, по разбитым мечтам. А что вы, «отцы», хотите предложить взамен? Десятилетиями носить буденновские шлемы и петь «Не ходил бы ты, Ванек, во солдаты»? Ну, надоело, поверьте!

Гражданская война закончилась, хватит крови и бед, а также связанных с ними кожанок и решимости в глазах. Мне тоже не все нравится в современной моде. «Перевертыши», например. Изменение имен на западный манер смешно и жалко, как и голодная смерть ради пары модных туфель [41]. Однако поймите, девушки просто хотят быть красивыми! Они на работе строят коммунизм, а на досуге желают любви, внимания. Партия объявила нэп, а что значит «нэп»? Компромисс. Нужно взять лучшее от капитализма и коммунизма и построить светлое будущее. Прошлое уже не воротишь никакими фокстротами, тоскливыми романсами и «упаднической» моралью. Помещиков и капиталистов мы выгнали навсегда! Молодежь не меньше, чем старые партийцы, хочет строить коммунизм, посему такие разговоры – просто бред. Старшему поколению не стоит относиться к современной культуре по- иезуитски.

Полина торжествующе поглядела на отца и подмигнула Решетиловой.

– Бойко, – кивнул Кирилл Петрович. – Однако что милые барышни скажут о… распущенности? О том,