перевозки на правый берег Дуная были специальные машины, и на берегу их приходилось снова грузить. Здесь была постоянная пробка, и всем делом руководил член Военного совета фронта по тылу. В первую очередь удовлетворялись потребности летчиков, потом гвардейцев-минометчиков. Каждый представитель рода войск брал для погрузки пленных, и они здесь все перемешались. Было темно, холодно, для обогрева людей горели костры. Это было в ночь под Новый год. Громким «Ура!» встретили мы наступивший новый, 1945 год, год близкой победы над лютым врагом человечества.
Мы с сержантом сумели все прибывшие эшелоном снаряды переправить на правый берег Дуная, и работа была закончена. Но когда собрали полученных для работы пленных, недоставало 50 человек — целая машина. Сержант снова вернулся к переправе и подал команду: «Пленные, в машину!» — набрал ровно 50 человек, и отвез их в казарму. Утром я уже был в своем отделе.
Мы переехали в Дунапентеле на берегу Дуная — и снова командировка: в минометные части под Будапешт. Ехали мы с майором из нашего отдела Смирновым. В маленьком городке Адонь, остановившись на отдых, мы с ним пошли осматривать помещение, в котором немцы делали шестиствольные минометы, — но все оборудование было вывезено. Приехали мы в части под Будапешт, и здесь наши дороги разошлись: Смирнов направился в артчасти, а я в наши ГМЧ. Будапешт — огромный город, столица Венгрии была разделена Дунаем на две части: Буду на правом берегу и Пешт — на левом. Я побывал в нескольких пригородах Будапешта — маленьких городках с красивыми особняками. В одном гвардейском минометном полку мне сказали, что одним из дивизионов командует капитан Сталин. Я не поверил, так как хорошо знал, что сын Сталина Яков, артиллерист, находится в немецком плену, а старший сын Василий служит в авиации. Я решил сам побывать у артиллериста Сталина и пришел в его дивизион. Капитан имел много орденов, был смелым и храбрым командиром. Он признался, что его фамилия другая (хотя так и не назвал ее), и рассказал, как он стал Сталиным: «Попал я раненым в полевой госпиталь, лежу в приемном отделении, и никто не обращает внимания — много было раненых. Вот я и решил припугнуть персонал: проходит санитарка и спрашивает фамилии, я и назвался Сталиным. Она тут же убежала и вернулась с врачом, меня сразу взяли на санитарную обработку, осмотрели рану, поместили в отдельную палату, и врачи часто навещали меня. Так под фамилией Сталина я и выписался из госпиталя и вот воюю: как дам залп — так представляют к награде!» Я спросил: а после войны он думает под какой фамилией жить? Он сказал, что над этим не думал, но просил меня о том, что рассказал, не говорить никому. Так и затерялось это событие, дальнейшая судьба капитана для меня осталась неизвестной...
Эта командировка была короткой. Будапешт был взят в кольцо войсками 2-го и 3-го Украинских фронтов, шли упорные бои. Немцы пытались деблокировать окруженный город и нанесли по нашему фронту сильный, неожиданный удар, расчленили фронт и вышли к Дунаю, рассекая наш фронт. Я добирался в свой отдел на попутных машинах, и в Адоне еле успел сесть на последнюю машину, выезжающую из города. На ней ехали пограничники, и один сказал мне, что немцы уже близко. Но этот частичный успех немцев не решил дела: их оттеснили от Дуная, фронт перешел в новое наступление и совместно с войсками 2-го Украинского фронта завершил разгром немцев. 13 февраля Будапешт был освобожден.
Наш отдел вместе с управлением артиллерии перебазировался на левый берег Дуная. В мое отсутствие в этой спешке наш делопроизводитель оставил в доме, где располагался отдел, мою книгу учета гвардейских минометных частей. Книга не имела грифа секретности (так было и до моей работы в отделе), но содержала секретные данные. Начальник отдела Пузырев знал об этом и не придавал этому никакого значения, не требовал ее регистрации как секретного материала. Книга попала к танкистам, они обнаружили ее у хозяйки дома — она растапливала листами книги печь. Теперь книга вернулась в отдел с несколькими вырванными листами. Узнав об этом факте, генерал Неделин назначил расследование. Полковник, что занялся расследованием, коротко побеседовал со мной и понял, что моей вины нет в этом деле, но доложил все в пользу моего начальника Пузырева. В результате Неделин наказал меня арестом на 10 суток с удержанием 50% оклада. Виновником же был Прокопенко, которому я сдал всю документацию перед отъездом в командировку. После такого случая я понял, что работать в отделе нет возможности, и просил начальника отдела кадров по ГМЧ майора Савельева о назначении меня на командную должность. Когда об этом узнал Вознюк, он поругал меня для формальности, но дал слово, что назначит командиром дивизиона, — а пока направил меня в город Колочу на Дунае в запасной артполк для подбора рядового и сержантского состава в ГМЧ.
В Колоче я целыми днями работал в запасном полку, и среди нескольких сот человек прибывшего на пополнение артчастей рядового и сержантского состава подбирал более подходящих по всем данным для службы в ГМЧ. Были бойцы, уже побывавшие в боях и после ранения из госпиталей направленные снова на фронт, были лица из партизанских отрядов и даже один сержант, бывший командир партизанского отряда, награжденный за свои боевые дела орденом Красного Знамени. Были здесь и недавно призванные в армию, совсем мальчики. Запасным полком командовал полковник, совсем недавно назначенный на эту должность. Он жил у всех на виду с капризной девицей-сержантом и выполнял ее просьбы. Раз он построил полк для того, чтобы показать его своей любовнице: полковник принимал рапорт, а она стояла немного сзади него. Тогда же он разжаловал одного старшину в сержанты. Замполитом у него был подполковник Лебедев, бывший директор школы, — культурный, вежливый и безвольный человек. Он видел проделки полковника, но не решался «выносить сор из избы». На мои советы довести до командования проделки и поведение командира полка он отвечал отказом, объясняя это тем, что может лишиться должности в запасном полку. В боевых частях он никогда не служил, и ему хотелось на этой должности и войну закончить. Тогда я сам сказал командиру полка, что он не имеет права понижать в звании старшин. Он ответил, что Неделин дал ему широкие полномочия в наведении дисциплины в полку, а я в ответ: «Порядок присвоения званий установлен не Неделиным». Этот разговор не понравился командиру полка, и он начал ставить мне препятствия в работе: узнав, что я подбираю пополнение в ГМЧ, отобранных мною бойцов он решил передать в другие части (мне сообщили об этом в штабе). Надо было не допустить этого, я выбрал из пополнения проворного старшину и направил его с запиской в оперативный отдел ГМЧ к подполковнику Аксенову с просьбой немедленно прислать представителей из частей для получения пополнения. Старшина отлично справился с этим делом, и через день в запасной полк прибыл капитан из 28-й гвардейской минометной бригады — это был капитан Печевский. Ему я и передал около сотни солдат. Потом приехали еще представители, и всех отобранных в ГМЧ увезли. Упредил я командира полка!
Всего я пробыл в запасном полку две недели в первой половине февраля. Здесь мы узнали о взятии Будапешта. Закончив подбор пополнения, я выехал в Кечкемет, где находился наш отдел. Всем офицерам тогда выдали по отрезу на китель и брюки хорошего английского материала. Говорили, что это дар английской королевы советским офицерам. Получив отрез, я пошел в мастерскую военторга сдать заказ. Мастер прикинул сантиметром и сказал, что материала мало, недостает 20 сантиметров. Заменив отрез на складе, я вернулся в мастерскую и сдал заказ. Скоро мне сшили китель и брюки, и теперь мой вид отвечал офицеру армии-победительницы.
Вместо сапог здесь нам выдали материал кроя из трофейного фонда. Своей сапожной мастерской фронт, очевидно, не имел, — иначе нас предупредили бы об этом. Находясь в Колоче, я узнал о мастере- сапожнике, пришел к нему, он охотно принял заказ. Поставив мою разутую ногу на лист бумаги, он обвел ее и написал «43» — размер сапога. Я взял карандаш и написал «41», а мастер качает головой. Со мной был мадьяр-переводчик, и он говорит мне, что надо шить мне сапоги 43-го, а я говорю нет — 41-го размера. Тогда мастер через переводчика сказал, что вон стоят сапоги 41-го размера, и если я их обую, мастер отдаст мне их бесплатно, — так он верил в непогрешимость своего опыта. Он подал мне сапоги; я разулся и свободно обул один, а потом и другой сапог, и вижу у мастера на щеках слезы. Разувшись, я сказал переводчику, что его сапоги я не возьму, пусть он сошьет мне мои, из моего материала. Лицо мастера повеселело, он заявил, что через три дня сапоги будут готовы, и свое слово сдержал: сшил хорошие сапоги, повернув красную кожу глянцевой стороной внутрь и покрасив вывернутую кожу в черный цвет. Долго носил я эти сапоги.
В Колоче я увидел здания с вывесками вышедших из подполья коммунистической и социалистической партий. А по городу здесь прогуливались молодые женщины и девушки, одетые в костюмы, какие были у наших сестер милосердия в Первую мировую войну, — это были монашки из ближайшего монастыря.
Простые люди Венгрии сочувственно относились к Красной Армии, и все мы жили в то время ожиданием близкого окончания войны. Все, с кем приходилось говорить о войне, проклинали Гитлера и