никогда не считался особенным весельчаком, но, когда пели остальные, подпевал и он:
Звучал и непременный студенческий гимн Gaudeamus.[48]
В проходе на мешках и ящиках сидели крестьяне, воздух пропах запахами махорки и дыма. Плакали дети, на верхней полке спал под серой шинелью солдат, рядом стояли костыли. Но эта близкая – лишь руку протяни – полная страданий жизнь казалась Шоэлю бесконечно далекой. Да и можно ли не чувствовать себя счастливым, когда ты так молод, и вся твоя душа наполнена ожиданием будущего счастья!
Кончался 1916-ый год; в поезде Шоэль узнал об убийстве Распутина. Газеты напечатали фотографию убитого: грубоватое лицо, широкий нос, пронзительные глаза и большая борода. Открыто говорилось о том, что пока русская армия терпит поражение за поражением, императорский двор погряз в безобразном распутстве и расточительстве. Все знали, что «старец» пользовался любовью и особым доверием царской семьи, поэтому в народе его считали виновником чуть ли ни всех российских бед. Естественно, что убийство Распутина вызвало широкий отклик по всей России и особенно в действующей армии.
Утром поезд прибыл на станцию, где Шоэля встретила его младшая сестра Мирьям. Увидев ее, Шоэль удивился и обрадовался: девочка год от года хорошела и набирала в росте. Мирьям бросилась на шею брату, чмокнула, широко и белозубо улыбнулась. Перед Шоэлем была уже далеко не та прежняя непоседливая болтушка, которая когда-то пинала его под семейным столом.
Снег накрыл городок, иней леденел под ногами, на крышах, на ветвях деревьев, на пешеходных дорожках. Вот взмывает откуда-то стая ворон, разрывая мутный воздух хриплым карканьем. Из труб валит дым. Приезд Шеилки пришелся на базарный день, а потому Фейга не смогла даже встретить сына – иначе пришлось бы закрыть столовую. Городской рынок битком забит людьми – так что и повернуться негде: Рождество, всем нужны продукты и подарки!
Крестьяне то и дело захаживают в столовую погреться и перекусить. Бедняжка Лея-официантка с ног сбилась, бегая с подносом. Фейга здесь же, но у нее голова не на месте – сегодня она ждет сына! А вот и они пришли, ее славные дети – и брат, и сестра, вместе, как когда-то… На кухне шумно, дымно, Фейге и шагу не отойти от раскаленной плиты. Пахнет украинским борщом и жареными котлетами. Незнакомая женщина лет тридцати моет в тазу посуду. Это Паша-служанка, которую Фейга взяла в помощь после отъезда Йоэля. В угарном кухонном чаду встречает Фейга любимого сына, глаза ее светятся от счастья.
Шеилка обнимает мать, а на сердце щемит: изменилась его вечно молодая мама, утомила ее тяжелая работа на кухне – вон, и морщинки появились… Неужели она стала меньше ростом? Да нет же, глупости! Это сам Шоэль так вымахал! Мать с сыном смеются и шутят, держатся за руки, забыв обо всем, не обращая внимания на шум и запахи. Ох! – откуда это так сильно запахло жареным мясом?
– Ой, котлеты! – вскрикивает Фейга и, оставив сына, бросается к плите. Она добавляет в сковороду масла, переворачивает котлеты… – уф, слава Богу, кажется, успела! Паша тем временем уже закончила мыть посуду, она медленно протирает ложки и вилки и смотрит на высокого юношу. Удивленный Шоэль успевает поймать на себе ее странный, полный непонятного выражения взгляд.
– Ну,
Она скороговоркой напоминает дочери, что подать брату на завтрак: сметану, яйца, хлеб с маслом, кофе, печенье и яблоки. Брат и сестра уходят. Как приятно вернуться домой и пройтись по знакомым улочкам местечка! Первое смущение Мирьям прошло, и она живо выкладывает брату все местные новости. Как когда-то и все же – иначе. Слушая сестру, Шоэль снова убеждается, что нет уже прежней болтушки, и эта красивая четырнадцатилетняя девушка начала, похоже, неплохо разбираться в том, что происходит вокруг.
Они входят в дом, где заждались Шеилку родные запахи, вещи, книги, воспоминания… Вот фотографии Смоленскина, Бялика, Переца, Жаботинского, Шолом-Алейхема… – все они, как и прежде, на своих местах. Со стены глядит Герцль, на полках выстроились книги на иврите, напечатанные в издательствах «Мория», «Ахиасаф», «Тушия»[50]: Танах, Талмуд [51], антология «Эйн-Яаков», тома подшивки журнала «Ха-Шилоах», полные собрания сочинений Менделя Йегуды Штейнберга…
Накрывая на стол, Мирьям продолжает говорить о разном, и, словно бы невзначай, вспоминает Фаню Шмуэлевич, как раз накануне интересовавшуюся, когда, наконец, Шоэль приедет в отпуск. Вот уже и завтрак на столе.
– Садись, Шееле! – зовет сестра.
Но Шоэль все стоит у книжной полки, бережно поглаживая книжные переплеты. Что-то невыразимо грустное – до комка в горле – чудится ему в этих ивритских книгах… Может быть, встреча с ушедшим детством?
Теперь, за завтраком, приходит черед Шоэля рассказывать о жизни в Одессе, о тете Гите, о Цадоке, о смешном балбесе кузене Арике и о многом другом. Он рассказывает о своем друге Борисе Шульберге, о его забавном увлечении шпионами и сыщиками, но почему-то умалчивает о Хане… Мирьям, затаив дыхание, слушает старшего брата, глядит на него своими чудесными, похожими на вишни глазами.
Где же письма отца? Сестра приносит Шоэлю толстую, перевязанную ленточкой пачку. На прекрасном идише Йоэль описывает свою армейскую жизнь, город Екатеринбург, работу в госпитале, лютые уральские морозы. Фейга в своих письмах забрасывает мужа домашними и столовскими проблемами, просит совета по поводу любой мелочи, как если бы он находился рядом – чтобы помнил, не забывал ни о чем. Зато каждое свое письмо этот пожилой солдат заканчивает словами: «… сердечный поцелуй от преданного до конца жизни мужа».
Взволнованый Шоэль читает отцовские письма, а Мирьям куда-то отлучается из дома. Теперь совсем тихо, только бьют в положенное время старые, знакомые с детства часы. Вот и мама пришла. В честь приезда сына Фейга закрыла сегодня столовую пораньше. А пока она хлопочет по дому и собирает на стол, не расскажет ли сыночек о подробностях своей одесской жизни, об учебе в гимназии, об уроках музыки?
У матери с сыном давний общий язык, они всегда понимали друг друга и умели разглядеть смешное. Как не посмеяться, например, если Шоэль так уморительно описывает кислый вид важного директора, перекатывающийся кадык Александра Ивановича, плоские шутки Яремы? Известно Фейге и то, что всеобщим любимчиком в гимназии считается учитель Козлов. Но Бог с ними, с учителями… а вот что Шееле ест, сколько времени спит, как проводит свободное время? Наконец появляется раскрасневшаяся с мороза Мирьям. Где же она была? Но надо ли приставать к ней с расспросами? Могут ведь быть у девочки свои небольшие интересы… Так, слово за слово, ложка за ложкой проходит обед, вот уже и на исходе короткий зимний день. Разве можно сравнить стряпню Поли в Одессе с тем, как готовит мама!
А что Мирьям? Оказывается, она бегала по родным и знакомым, оповещала о приезде брата. Поэтому, едва завечерело, в доме стали собираться родственники и друзья. Пришли тетя Батья и тетя Лея, пришли два ближайших шоэлевых друга Миша и Зяма, и, конечно же – Фаня Шмуэлевич, удивившая всех своей высокой замысловатой прической. Под кружевным воротничком платья мерцает нитка жемчуга. Лицо у Фани красивое, выразительное, а глаза полны тем особенным выражением, с каким девушки обычно выходят на тропу войны, охотясь за мужскими сердцами.
Фейга поставила на стол угощение, но молодежь даже не взглянула на него: заиграл граммофон и зазвучал модный вальс «На сопках Манчжурии». Ребята отодвинули стол, чтобы освободить место для танцев. Смотрите-ка, Фаня Шмуэлевич, похоже, даже не знает, что такое смущение – вот она уже тянет Шоэля за руку, чтобы станцевать с ним. Фейга и Батья сидят, смотрят на молодежь и не нарадуются. За вальсом следуют краковяк, падэспань, венгерка, гопак… Молодежь плясала и веселилась допоздна.
Хорошо в родном доме, жаль только, что дни так быстро летят. А тут еще как-то ночью к Шоэлю в постель скользнула Паша – та самая работница, помогавшая Фейге по дому и в столовой и с самого начала положившая глаз на красивого гимназиста. Этой ночью Шоэль впервые познал женщину, стали реальностью его беспокойные юношеские сновидения.
Но веселое время каникул стремительно сокращается, и Фаня Шмуэлевич устраивает у себя дома встречу Нового года. Хотя этой девушке всего семнадцать, она уже умеет схватить за хвост удачу, добиться своего. Может, это оттого, что Фаня единственный ребенок у своих родителей, а чего не сделаешь ради
