Потом она почувствовала, что ее глаза косятся на спидометр. Это довольно глупо, подумала она, потому что он не работает с семьдесят четвертого года, да и до того работал не слишком правильно.
–
– А что?
–
– Ну, если бы я ехала одна, то полная скорость была бы приблизительно двадцать пять километров в час, но сейчас здесь еще мистер Шедуэлл, так что видимо, примерно…
–
– Наверно, так, – согласилась она.
За ее спиной послышалось покашливание, а потом мертвенно-бледный голос спросил:
– Ты не можешь ехать на этой адовой машине помедленнее, женщина?
В дьявольском пантеоне, который, само собой разумеется, Шедуэлл ненавидел всем скопом и со всей силой праведности, особого отвращения удостаивались демоны скорости.
–
Мадам Трейси ответила не сразу.
– А как далеко этот Тэдфилд, кстати?
–
– Хмм, – заметила мадам Трейси, которая единственный раз ездила к племяннице в Финчли, километрах в пяти от дома, но с тех пор пользовалась исключительно автобусом, потому что мотороллер стал как-то смешно чихать на обратном пути.
–
–
– …, – отозвался Шедуэлл. Глаза его были плотно закрыты. На лбу неестественно серого цвета проступили капли пота. Он не смотрел вниз. Он вообще никуда не смотрел.
–
В любом крупнобюджетном фантастическом фильме есть кадры, в которых космический корабль размером с Нью-Йорк вдруг разгоняется до скорости света. Гнусавый звук, словно дребезжит деревянная линейка, прижатая к краю стола, потрясающая игра света, и в один момент все звезды превращаются в тонкие прямые линии и исчезают вовсе. Здесь было точно так же, только вместо сверкающего корабля длиной в двадцать километров был не совсем белый мотороллер двадцати лет от роду. И не было радужных спецэффектов. И скорость у него была, пожалуй, лишь чуть больше трехсот километров в час. И вместо завывания, скачущего вверх по октавам, он издавал простое
И все равно это было точно так же.
К пересечению шоссе М25, превратившегося в пронзительно застывший круг, с М40, ведущим в Оксфордшир, подтягивались все новые и новые полицейские силы. За полчаса, прошедшие с того момента, когда Кроули пересек этот рубеж, их численность удвоилась. Во всяком случае, на стороне М40. Из Лондона никто не выезжал.
Кроме полицейских, здесь стояло еще примерно две сотни человек, разглядывая М25 в бинокли. Среди них были представители армии Ее Величества, спецотряда по обезвреживанию бомб, служб военной разведки MИ5 и MИ6, Особого отдела и ЦРУ. А еще продавец горячих сосисок.
Всем было холодно, мокро, жутко и нечего сказать, за исключением одного офицера полиции, которому было холодно, мокро, и жутко, но зато было что сказать.
– Слушайте, меня не волнует, верите вы мне или нет, – раздраженно заявил он, – но я вам говорю то, что сам видел. Старая машина, «роллс-ройс» или «бентли», из этих антикварных моделей. Ей удалось переехать через мост.
Его прервал старший сержант технических войск.
– Она не могла этого сделать. Наши приборы показывают, что температура над М25 больше семисот градусов по Цельсию.
– Или минус сто сорок, – вставил его помощник.
– …или минус сто сорок, – согласился старший сержант. – Действительно, есть какое-то расхождение в показаниях – я думаю, его можно без всякого риска отнести на счет какой-то инструментальной ошибки[50] , но факт остается фактом: если мы даже запустим вертолет над М25, мы рискуем получить вертолет-фри. Так как же тогда вы можете утверждать, что антикварный автомобиль проехал здесь и остался цел?
– Я не говорил, что он остался цел, – поправил его полицейский. Он уже подумывал о том, чтобы уволиться из рядов столичной полиции и начать собственный бизнесом на паях с братом, который как раз уходил с должности пресс-секретаря Электроэнергетического совета и собирался заняться разведением кур. – Он загорелся. Но не остановился.
– И вы серьезно считаете, что кто-то из нас поверит… – начал кто-то.
Раздался резкий рыдающий звук, призрачный и странный: словно тысяча стеклянных гармоник взяли один, чуть-чуть фальшивый аккорд; словно сами молекулы воздуха завопили от боли.
И
И над их головами, примерно на высоте четвертого этажа, охваченный темно-синим, бледнеющим в красное по краям нимбом, проплыл маленький белый мотороллер, а на нем – женщина средних лет в розовом шлеме и плотно прижавшийся к ней коротышка в плаще, тоже в шлеме, только химически зеленого цвета (мотороллер летел слишком высоко, чтобы с земли можно было разглядеть, что глаза у него судорожно закрыты, однако так оно и было). Женщина кричала. Кричала она вот что:
–
Одним из достоинств «васаби», о котором Ньют всегда упоминал особо, была почти полная невозможность определить, насколько серьезна поломка. Он направил своего «Дика Терпина» на обочину, чтобы объехать толстую упавшую ветку.
– Я из-за тебя все карточки рассыпала!
Машина вернулась на дорогу; откуда-то из-под «бардачка» послышался тонкий голосок:
–
– Я их никогда не смогу теперь разложить правильно, – простонала Анафема.
– И не надо, – с уверенностью безумца заявил Ньют. – Возьми любую. Первую попавшуюся. Без разницы.
– В каком смысле?
– Если Агнесса права и мы сейчас здесь потому, что она это предсказала, значит, любая карточка,