озадаченных независимо от политической ориентации.

– Извините, ребята, мне пора бежать, – сказала она. – Жаль, что не могу остаться и познакомиться с вами поближе.

Борцы за свободу внезапно поняли, что не хотят знакомиться с ней ближе. Она была прекрасна, но красотой лесного пожара: восхитительное зрелище издали, и не дай Бог оказаться поблизости.

И она подняла меч. И она улыбнулась узкой, как нож, улыбкой.

Все ружья в баре медленно, дрожа, нацелились на нее. В грудь, спину, голову Кармен Шарлах.

Они со всех сторон окружили ее.

– Стоять! – рявкнул Педро.

Остальные согласно кивнули.

Кармин пожала плечами. И пошла вперед.

И пальцы на спусковых крючках сжались у всех сразу, сами собой. Воздух наполнился свинцом и запахом пороха. Бокал в руке Кармин разлетелся вдребезги. Еще не разбитые зеркала взорвались дождем осколков. Часть потолка обрушилась на пол.

А затем все кончилось.

Кармин Шарлах медленно повернулась и посмотрела на тела, лежавшие вокруг, так, словно она не имела ни малейшего понятия, откуда они взялись.

Она слизнула каплю крови – чужой крови – с тыльной стороны ладони алым кошачьим язычком. И улыбнулась.

И вышла из бара, и ее каблучки стучали по мостовой, как отзвук далекого барабанного боя.

Супруги Трелфол вылезли из под стола и осмотрелась.

– Этого бы не случилось, если бы мы, как обычно, поехали бы в Торремолинос, – жалобно сказала миссис Трелфол.

– Иностранцы, – вздохнул мистер Трелфол. – Они просто абсолютно не похожи на нас, Патриция.

– Значит, решено. В следующем году мы едем в Брайтон, – заявила миссис Трелфол, что доказывает, что смысл произошедшего остался ей абсолютно непонятен.

Смысл в том, что следующего года не будет.

Да что там: шансы на то, что будет следующая неделя, устремились к нулю.

В деревне появилось новое лицо.

Новые люди всегда интересовали ЭТИХ[21] и становились темой оживленных разговоров, но на этот раз Язва сообщила особенно впечатляющие известия.

– Она въехала в Жасминный Домик, и она ведьма, – рассказывала Язва. – Я точно знаю, потому что у нее прибирается миссис Хендерсон и она говорила маме, что она получает ведьминскую газету. Обычные газеты она тоже получает, кучи прямо, а еще эту специальную, ведьминскую.

– Мой папа говорит, что ведьм не бывает, – заявил Уэнслидейл. У него были светлые кудрявые волосы, и на жизнь он смотрел очень серьезно – через толстые очки в черной оправе. Все знали, что при крещении ему дали имя Джереми, но никто и никогда не звал его так, даже родители, называвшие его Младшим. Они подсознательно надеялись, что Уэнслидейл, возможно, поймет этот намек: он производил такое впечатление, словно ум его в момент рождения сразу шагнул на сорок семь лет вперед.

– Почему бы и нет? – сказал Брайан. Его круглое жизнерадостное лицо было покрыто слоем грязи, словно бы никогда не исчезающей. – В смысле, почему у ведьм не может быть своей газеты? Со статьями про все новейшие заклятья, и все такое. У меня папа получает «Вестник рыболова». Могу спорить, ведьм больше, чем рыболовов.

– Она называется «Новости парапсихологии», – добавила Язва.

– Это не ведьминская, – сказал Уэнслидейл. – У моей тети тоже такая есть. Это просто про то, как сгибают ложки взглядом, и про гадание, и про людей, которые думают, что они в другой жизни были Елизавета Первая. На самом деле ведьм уже не бывает. Когда люди изобрели всякие лекарства, ведьмам сказали, что они больше не нужны, и стали их сжигать на кострах.

– А еще там могли бы быть картинки со всякими лягушками, – продолжал Брайан, которому не хотелось, чтобы хорошая идея пропала зря. – А еще… еще про новые метлы, с ходовыми испытаниями. И колонка про кошек.

– И вообще, может, твоя тетя тоже ведьма, – сказала Язва. – Тайная. Днем она вроде как твоя тетя, а по ночам идет и ведьмит.

– Только не моя тетя, – мрачно сказал Уэнслидейл.

– А еще рецепты, – не умолкал Брайан. – Что еще можно приготовить из холодной лягушатины…

– Ой, да заткнись, – бросила Язва.

Брайн фыркнул. Если бы это сказал Уэнсли, началась бы дружеская возня без особого энтузиазма. Но трое из четверых ЭТИХ давно поняли, что Язва, будучи хорошим парнем, тем не менее не считала себя связанной неписаными традициями дружеской возни. Она могла пинаться и кусаться с физиологической меткостью, удивительной для девочки одиннадцати лет. К тому же ЭТИ, в свои одиннадцать лет, уже начали смутно ощущать, что распустить руки с Язвой означало перейти в область отношений, которые, будучи упомянуты, вызывали серьезное учащение дыхания, но при этом пока еще оставались территорией почти неизведанной. А еще это означало молниеносный тумак, который мог оставить без чувств самого способного из юных последователей Брюса Ли.

И все же было хорошо, что она в их шайке. Они с гордостью вспоминали тот случай, когда Жирняга Джонсон и его банда стали дразнить их за то, что они играют с девчонкой. Это вызвало такой взрыв ярости у Язвы, что матушке Жирняги пришлось в тот же вечер идти к ним домой и жаловаться[22].

С точки зрения Язвы, Жирняга, огромный мужик, был ее естественным врагом.

У самой Язвы были короткие рыжие волосы и лицо не то чтобы все в веснушках, а скорее как одна большая веснушка с редкими белыми пятнышками.

При рождении ей дали другое имя, а именно «Звездочка Пиппин Галадриэль». Ее назвали так на торжественном обряде, проведенном в слякотной долине посреди сооруженных из пластика и постоянно текущих вигвамов. За церемонией наблюдали три больных овцы. Ее мать выбрала эту валлийскую долину, именовавшуюся Рзин-Ка-ап-Труусоф, в качестве идеального места для Возврата к Природе. (Через шесть месяцев, пресытившись дождем, комарами, мужчинами, овцами, которые забредали в вигвамы и сожрали сначала весь урожай марихуаны на общинном поле, а потом и древний фургончик, и к этому моменту начав понимать, почему практически весь ход развития человеческой цивилизации был попыткой уйти от Природы как можно дальше, она вернулась в Тэдфилд, к весьма удивленным этим фактом бабушке и дедушке Язвы, купила лифчик и с глубоким вздохом облегчения записалась на курсы изучения социологии).

У ребенка, которого так зовут, есть только два способа выжить. Язва выбрала второй. Трое ЭТИХ мужского пола поняли это в первый же день на детской площадке, в возрасте четырех лет.

Они спросили, кто она такая, и она, в невинности своей, ответила: «Я – Звездочка Пиппин Галадриэль».

В результате понадобилось ведро воды, чтобы отделить зубы Звездочки Пиппин Галадриэль от ботинка Адама. Уэнсли сломал себе первые очки, а свитер Брайана пришлось латать в пяти местах.

С этого момента ЭТИ не расставались, а Язва навсегда стала Язвой. Полным именем ее звала только мать и (когда они ощущали в себе прилив храбрости и ЭТИ были почти вне пределов слышимости) Жирняга Джонсон со своими Джонсонитами, второй из двух банд в деревне.

Адам стучал каблуками по ящику, служившему им сиденьем, прислушиваясь к их ленивой перепалке со снисходительным видом короля, не обращающего внимания на болтовню своего двора.

Он лениво жевал травинку. Утро четверга было началом еще одного дня каникул, бесконечных и