группе мужчин.

По городу шли длинные колонны безоружных итальянских солдат. Обычно их сопровождали немецкие унтер-офицеры, а за колонной ползли два-три танка. На стенах домов изо дня в день появлялись прокламации, приказывающие под угрозой смертной казни сдать оружие и радиоприемники.

Старик Микеле, который снял мундир ополченца ПВО и вновь принялся за свое прежнее ремесло разносчика, как умел, объяснял Перчинке события, происходившие в городе, и всегда ужасался, читая приказы немцев.

— К ним применили оружие. Это значит расстреляли, понимаешь? — воскликнул он, остановившись однажды перед одним из приказов.

— За что? — удивился Перчинка.

— Да так, ни за что, — развел руками старик. — Хозяева есть хозяева, так-то, сынок. У хозяев не спрашивают, зачем и почему. Не нравимся мы им, вот и все. Может быть, и прав дон Доменико…

— А что он говорит, ваш дон Доменико? — поинтересовался Перчинка.

— Э! Этот всегда будет на виду. Что ему говорить? — Он уже капитан милиции. Получил у немцев теплое местечко и теперь служит на Проспекте… Нас он называет предателями и говорит, что немцы правы, что так обращаются с нами.

— Да что мы им сделали, этим немцам? Я с ними отродясь дела не имел! — вмешался бывший сторож разрушенной школы.

Перчинке тоже многое было неясно.

Он понимал одно: теперь надо бояться уже не бомб, а немцев, угрюмых, жестоких, несущих с собою смерть. Вся разница заключалась в том, что прежний враг был невидим, ему нельзя было сопротивляться, он внезапно сваливался сверху и убивал человека, прежде чем тот успевал сказать хоть слово. Новый враг был здесь, рядом, живой, осязаемый, ему можно было посмотреть в лицо и убедиться, что он такой же, как и все прочие люди. А людей Перчинка боялся гораздо меньше, чем бомб.

Дон Дженнаро сказал, что им придется на несколько дней прекратить работу. Продолжать ее сейчас было рискованно, к тому же из деревни больше ничего ее присылали.

— Хоть бы уж скорее американцы приходили, — воскликнул дон Дженнаро.

— А кто они такие? — спросил Перчинка, никогда прежде не слыхавший об американцах.

— Это враги немцев, — пояснил дон Дженнаро. — Те самые, что раньше бросали бомбы. Теперь мы заключили с ними мир, и они больше не станут нас бомбить, а мы будем воевать только с немцами.

Но дон Дженнаро оказался плохим пророком. Скоро на город снова начали падать американские бомбы. Укрепившиеся в Неаполе немцы оказывали отчаянное сопротивление, и американцам, чтобы выкурить их оттуда, пришлось возобновить бомбардировки.

После недолгой передышки, во время которой город вздохнул свободно, наступили еще более тяжелые и мрачные дни.

Перчинка злился. Он устал, к тому же ему все время хотелось есть. Даже Винченцо и Чиро не могли раздобыть ничего съестного, и ребятам приходилось довольствоваться остатками скудных запасов, которые они сделали еще в начале сентября.

Калабриец по-прежнему жил у них. Он тоже побледнел и осунулся, но не решался высунуть нос на улицу и отсиживался в своем надежном убежище. В подземелье доносились пение и голоса поселившихся в монастыре немцев и унылое бормотание старых капуцинов, которых всех согнали в одну-единственную келью. Тех монахов, что были помоложе, немцы угнали в Германию. Это случилось утром. Сидевший на ограде Чиро увидел, как из дверей монастыря вышла шеренга монахов, закутанных в коричневые рясы. Их вел немецкий сержант, который покрикивал на них, как на своих солдат. Обутые в сандалии, монахи шлепали по грязи, старательно перепрыгивая через лужи. Некоторые плакали. У всех в руках были четки.

Как-то ночью Перчинку разбудил шорох на лестнице. Неслышно вскочив со своего соломенного матраса, мальчик направился к выходу. Кто-то осторожно спускался по ступенькам. Мальчуган притаился в чахлых зарослях бурьяна, росшего в развалинах старого монастыря. Блеснул неяркий луч электрического фонарика, осторожно ощупывающий монастырские стены, и Перчинка увидел чей-то темный силуэт. Человек остановился у входа в подземелье и тихо позвал:

— Перчинка! Перчинка!

— Я здесь, Марио! Я здесь! — почти крикнул Перчинка, который был так обрадован возвращением друга, что тут же простил ему и его внезапный уход и то, что он так долго не давал о себе знать. Мальчуган выскочил из укрытия и бросился навстречу Марио, но вдруг застыл на месте: за спиной Марио мелькнула какая-то тень.

— Не бойся, это друг, — успокоил его Марио. — Заходи, — обернулся он к своему спутнику. — Не стоять же нам на лестнице, — добавил он.

— Говори тише. Наверху немцы, — предупредил Перчинка.

— Знаю, — ответил Марио. — Я поэтому и выбрал это убежище. Лучшего не найдешь. Немцы сразу не додумаются посмотреть, что делается у них под ногами. — Он тихо засмеялся.

Сейчас Марио показался Перчинке более веселым и жизнерадостным, чем тогда, когда впервые появился у них после своего побега из Поджореале.

Его товарищ молча следовал за ним. Это был невысокий, коренастый человек с суровым и решительным выражением лица. Такие лица — лица людей, привыкших быстро действовать, — были у многих из тех, кого Перчинка до войны прятал в своем подземелье.

— Давайте-ка потише! — Это были первые слова незнакомца.

Он распахнул пиджак и вытащил два автомата, старательно засунутые за ремень, после чего принялся разматывать патронташ, которому, казалось, не было конца. При виде оружия у Перчинки заблестели глаза. Тем временем Марио извлек из карманов пиджака и брюк пять револьверов. Тут мальчуган не выдержал. Он бросился к своему хранилищу и вернулся, держа в руке пистолет.

— У меня тоже есть оружие, — проговорил он с достоинством.

Мужчины посмотрели на него, но ничего не сказали. Проснувшиеся Винченцо, Чиро и солдат с любопытством разглядывали гостей.

— Кто это? — вполголоса спросил Марио, указывая на калабрийца.

— Это солдат, — с готовностью ответил Перчинка. — Он сбежал из армии и вот прячется у нас, чтобы его не сцапали немцы.

Марио удовлетворенно кивнул головой. Потом, положив руку на плечо солдату, который изумленно таращил глаза то на оружие, то на незнакомцев, Марио отвел его в дальний угол подземелья. Ребята и приятель Марио, оставшиеся на прежнем месте, молча следили издали за двумя темными силуэтами, смутно видневшимися в тени.

Разговор продолжался всего несколько минут. Когда они вернулись, Марио улыбался. Солдат казался озабоченным, но тоже старался улыбаться.

— Ну, ребята, пора, — сказал Марио, садясь на землю.

Остальные последовали его примеру. Перчинка не решился спросить, что хотел сказать Марио этим «пора», К тому же, сверху на них неожиданно обрушился разноголосый хор голосов. Это немцы, расположившиеся в своей временной казарме, принялись орать песни.

— Нужно подобраться к складам оружия на Биржевой площади, — объяснил Марио. — Луиджи, Сальваторе и остальные будут ожидать нас на углу улицы Меццоканноне. Наша задача быстро снять часовых и расчистить путь для остальных. Я рассчитал, что, прежде чем поднимется тревога, пройдет примерно четверть часа. А за это время мы успеем внезапным ударом обезвредить десяток немцев, которые находятся внутри.

— На то, чтобы вынести оружие, тоже нужно время, — заметил незнакомец.

— Через пять минут после того, как мы войдем, грузовик Джакомо будет уже у дверей. Мы быстро нагружаем его пулеметами и другим оружием, и он сейчас же на полной скорости мчится к улице Трибуналов, а оттуда — к Антиканья.

— А если за ним отправят погоню? — спросил солдат, который, как видно, сразу понял суть этого плана.

— Нет. Вот смотри, — повернувшись к нему, начал объяснять Марио: грузовик поднимается по