засосало под ложечкой: — С ним... с ним не должно ничего случиться. Я верю.

Ее личико затуманилось, и было похоже, что она сейчас расплачется. Но Рут овладела собой и заговорила о том, как вел себя Фрэнк в их последний вечер; она словно разговаривала сама с собой. И тут меня кольнула одна фраза. Еще раз описывая, как нервничал Фрэнк, Рут обронила:

— У него даже руки тряслись. Я уж подумала, не заболел ли он.

Наконец-то все стало на свои места. Еще несколько вопросов, и я убедился в том, что, во-первых, Фрэнк Эйверсон действительно сидел на наркотиках и тем вечером, в понедельник, страшно нуждался в дозе; а во-вторых, Рут по наивности понятия не имела, что означали его трясущиеся руки.

— Рути, а ты, случайно, не знаешь, не доводилось ли Фрэнку сидеть в тюрьме? Или просто побывать под арестом...

Она поспешно перебила меня:

— Скажете тоже... Разве он жулик? Как вам только в голову пришло такое!

«Как вам только в голову пришло такое...» Все, что мне удалось узнать о Фрэнке Эйверсоне, только добавило недостающие штрихи к его портрету отщепенца и потерявшего волю наркомана — еще одной мелкой язвы на зловонном теле города. Однако Рут не разделяла моей точки зрения на ее друга. Влюбленная девчонка не задавалась вопросом, как любил ее Фрэнк на самом деле. Она верила, что любил по-настоящему, и этого ей вполне хватало. Несмотря на дружбу с таким хлюстом, как Фрэнк, она по- прежнему оставалась наивной, искренней девчушкой.

Я закурил и предложил Рути сигарету, но она отказалась.

— Знаешь, Рути, иногда... — Я замялся, подыскивая слова. — Ты давно знакома с Фрэнком?

— Почти целый год.

— Надо бы тебе знать, что иногда парень держит в секрете от подруги некоторые обстоятельства своей жизни, ну, скажем, то, что случилось с ним еще до вашего знакомства. Тем более, если действительно любит девушку. Он боится показаться в невыгодном свете. Ты понимаешь меня?

Рут хотела было что-то сказать, но передумала, только спросила тревожно:

— Фрэнк сидел в тюрьме, мистер Скотт?

— Он целый год пробыл в Сан-Квентине.

Девушка надолго замолчала.

— Я вам не верю, — срывающимся голосом наконец сказала она. Но это была только попытка отмахнуться от неприятной правды; по лицу девушки это было видно.

Я глубоко затянулся. Мне уже пришлось выложить все начистоту миссис Эйверсон о ее сыне, и, поверьте, это было нелегкое испытание. Однако в случае с Рут все оказалось значительно сложнее.

— Его посадили по обвинению в хранении наркотиков, Рути. Он наркоман. Полиция подозревает также, что, помимо всего прочего, он и торговал проклятым зельем.

— Нет...

— Объясню тебе, Рути, почему в тот вечер Фрэнк выглядел таким издерганным. Бедняга остро нуждался в дозе. По какой-то причине у него образовался вынужденный перерыв — и крайне важно выяснить, что это за причина. Вот почему я надеюсь, что ты...

— Нет! Нет! Неправда... Фрэнк не наркоман!

Настаивать было бесполезно, но я все же сказал:

— Очень часто бывает, что отличить наркомана от нормального парня довольно трудно. Но когда он лишен допинга, когда у него начинается так называемая ломка...

И тут Рут призналась, что уже раза два заставала Фрэнка в подобном состоянии, но решила, что милый просто устал или сильно чем-то расстроен. Ни о ком по имени Джейк, Пот или Джим она не имела представления. Из друзей Фрэнка ей известен только Дэнни.

Рути все повторяла, какой Фрэнк чудесный парень, и до самого моего ухода ей хоть и с трудом, но удавалось держать в узде свои чувства. Она смотрела на меня, стараясь подавить отчаяние, но ее глаза влажно блестели. Я видел, что она изо всех сил держится, боясь расплакаться.

Потушив сигарету, я встал.

— Ну, мне пора. Если хочешь, я сообщу тебе о том, что смогу разузнать. Счастливо оставаться, Рути.

Она промолчала.

Уходя, я чувствовал, что она смотрит мне вслед потухшим взором, а по ее щекам побегут слезы, едва я выйду за порог.

Усевшись в свой «кадиллак», я закурил и задумался. О Рут и Фрэнке. О наркотиках. И о могиле мистера Грэйвса, — что бы, черт возьми, это могло значить?

Могила — кладбище — похоронное бюро — братья Рэнд. Ведь Фрэнк, когда его загребли за хранение наркотиков, трудился у братьев-гробокопателей. С другой стороны, это всего лишь одна из его работ. К тому же полиция, перелопатив этот вариант, не нашла ничего подозрительного.

Перепроверка тех мест, где уже побывала полиция, редко приносит ощутимую пользу. Бригады опытных копов, техников, экспертов-криминалистов с их лабораториями с таким рвением берутся за дело, что вольному сыщику вроде меня остается мало шансов что-либо отыскать. И это одна из причин, почему я еще не наведался в квартиру Дэнни Спринга. С другой стороны, полиция осматривала его жилье совсем по другому поводу — Спринг числился у них обыкновенным пропавшим.

Позвонив Эвелин и поболтав с ней немного, я сообщил, что хотел бы осмотреть жилище ее брата. Она пообещала попросить управляющего, чтобы тот впустил меня в обиталище Дэнни.

Место, где жил Дэнни, носило название «Бискайн» — возможно, потому, что его первый владелец был родом из Флориды, а может, просто для того, чтобы придать неказистой развалюхе хоть какую-то значимость. Это приземистое двухэтажное деревянное здание располагалось на Канзас-авеню. Небольшая желтоватая лампочка над входом являлась, пожалуй, самым ярким источником света во всем квартале. Надо сказать, что Канзас-авеню вообще была скудно освещена; очевидно, не в меру шаловливые детишки ради забавы расколотили три ближайших к дому уличных фонаря. Любимое развлечение сорванцов всего мира; чтобы отучить их от вредной привычки, надо бы, с точки зрения моей просвещенной педагогики, почаще драть этим поганцам уши как следует.

Управляющий домом походил на старое огородное пугало, и если бы у него из прорех торчала солома, меня это нисколько не удивило бы. Одет он был в голубой комбинезон и такую же линялую рубашку. Ничего нового о Дэнни Спринге он мне не сообщил. Он не видел «молодого Спринга» с позапрошлых выходных. То ли с субботы, то ли с воскресенья — точнее не помнил.

— Но ведь Дэнни не съехал отсюда? — спросил я. — Вы не видели фургона для перевозки вещей?

— Нет, он попросту здесь не появлялся, и все. Прождав несколько дней, я заглянул в его квартиру — вдруг он надумал сбежать, не заплатив. Но все вещи оказались на месте: одежда и все такое.

Поблагодарив управляющего и взяв у него ключ, я поднялся по лестнице и прошел по коридору до двери с номером 12. Квартира состояла из двух комнат и ванной, кухня отсутствовала. Все действительно выглядело так, словно Дэнни вышел всего несколько минут тому назад и скоро вернется: небрежно брошенный на спинку стула пиджак, рядом с кроватью — коричневые ботинки с налипшим на подошву толстым слоем глины.

После двадцатиминутных поисков я обнаружил лишь одну вещь, вызвавшую мой интерес, — лежавший рядом с телефоном блокнот для заметок. На листках, как ни странно, я не увидел никаких телефонных номеров: Дэнни набросал на них лишь какие-то загадочные контуры и сделал мелкие пометки. Рисунков оказалось с полдюжины, и я поначалу не понял, что же он пытался изобразить. Несколько раз попадалось слово «Рэнд», и благодаря этой подсказке до меня наконец-то дошел смысл художественных упражнений Дэнни. Эти старательные наброски изображали не что иное, как надгробные камни, точнее,