– То есть, в сущности, ты продаешь мне свои услуги, да? Я ничем не лучше жалких неудачников, которые сюда таскаются.
Я вздохнул и уставился глазами в стол.
– Раз уж на то пошло, я не хочу, чтобы ты здесь сидела.
– Луи!
– Отчаливай!
– Луи! Ах ты!.. – Она вскочила и ринулась от меня прочь.
Когда принесли два рома, я выпил залпом оба и заказал еще два. После чего – еще четыре. И еще парочку. Возможно, этим объясняется то, что случилось дальше. Уже под конец вечера я брел из туалета и, проходя мимо канатов отдельной секции, услышал, как Бьянка ругается с карликом Пикелем. После каких-то слов она сердито соскользнула с его колен и перебралась на колени к другому Друиду. Еще несколько реплик – и карлик занес руку, чтобы отвесить Бьянке оплеуху. У Пикеля, который заводил часы на городской ратуше, как у мультяшного тюремщика, с пояса всегда свисали гроздья ключей, и каждое движение его сопровождалось зловещим позвякиванием. Бьянка уклонилась от удара, и карлик замахнулся снова. Я перешагнул через канат и схватил его за руку:
– Тебя разве не учили, что женщин бить нельзя?
Его глаза налились ненавистью. Наплыв эмоций парализовал коротышку, и в кои-то веки оркестр ключей смолк. Даже в подвальном никотиновом чаду я уловил запашок джина. Эту вонь Пикель источал всю жизнь – с тех еще пор, как цеплялся за юбки своей пропойцы мамаши.
– Я бы посоветовал тебе найти противника по росту, – съязвил я. – Но где такого найти? – Острота дешевая, но показывает, до чего я был пьян.
Пикель взвился, но мигом успокоился, стоило Валентиновой трости с набалдашником слоновой кости лечь кончиком ему на грудь.
– Пикель! – рявкнул Валентин.
Пикель разъяренно посмотрел на Валентина, на меня и вновь – на Валентина.
– Да кто он такой, чтоб со мной так разговаривать?
Валентин отвечал холодно и по-деловому:
– Двентельмен прав, Пикель. Не фтоит обивать дам.
Пикель кипятился, но какой-то инстинкт подсказывал ему, что слишком далеко заходить не надо.
– Каких дам? Шваль одна!
– Пфуй! – Бьянка поднялась и надменно прошествовала через толпу к остальным девицам. В этот момент подошел управляющий и вклинился между мной и дискуссией.
– Извините, сэр, – произнес он вежливо. – В эту секцию допускаются только Друиды.
Водораздел. Один неверный звук – и меня уже никогда не пустят в «Мулен». От единственного слога зависело, придется ли мне по пути домой наведаться в травматологическое отделение.
– Что вы, что вы, – весело осклабился я. – Виноват. Ни в коем случае не хочу, чтобы меня приняли за Друида.
Я решил откланяться. Когда я получал пальто, вновь появился управляющий и протянул мне серебряный поднос:
– Вас, сэр.
На подносе лежал мобильный телефон. Я взял его:
– Да?
– Теперь, когда вы подтвердили, что мовете вватфа двентльменом, мовет, будете любевны выполнить наше маленькое фоглафение? – Это был Валентин.
– Я все еще думаю.
– Нет, вы не мовете фебе повволить такую рофкоф. Моя органиватфия проявляет привнаки нетерпения. Мы вели фебя благородно, однако нехватка времени офловняет дело.
– От чьего имени вы говорите?
– Ваф это не кафается.
– Скажите Лавспуну, что сделки не будет.
Он вздохнул:
– Вы один в поле. Фила нафей органивафыи вам иввефна. Ктфему такое бевраффудфтво?
– Так уж я воспитан.
– Мы вдем до вафтрафнего вахода фолнтфа. Пофле тфего о джентльменфтве мовно будет вабыть.
Он дал отбой.
Назавтра было воскресенье, и я, как обычно, отправился в «Морской сухарь» – пропустить по пинте пива со своим отцом. Я подошел в начале двенадцатого – Иа-Иа уже сидел за столиком снаружи. Он был в своем фирменном плаще и кепи, несмотря на теплынь. К его пиджаку пристал еще один фирменный знак – ослиная солома. Завидев друг друга, мы кивнули – иные приветствия нам были не нужны. Я зашел внутрь, взял две кружки и вернулся к отцу на солнышко.
– Ты не застал мистера Джайлза.
– Мы виделись вчера. Дела у него идут неважно.
Иа сочувственно скривился в кружку:
– Эта история с собакой.
– Знаю, но с чего он так расстраивается? Навидался ведь в этой школе и чего похуже.
Я поглядел вдаль – за бухту, за верхушки крыш. Аберистуит осеняли два холма: Пен-Динас с горной крепостью Железного века; и Пен-и-Грайг, где находилась школа Железного века.
Иа вздохнул:
– Может, просто все посыпалось на него сразу? Зачем им вообще там нужен садовник? Сада-то ведь нет.
– У тебя сегодня, похоже, в горле пересохло.
Он пожал плечами.
– Тебя что-то беспокоит?
– Да нет. Разве что где раздобыть лишний тюк сена.
Стояло самое подходящее время, чтобы наслаждаться выпивкой. Двери были распахнуты настежь, дабы изгнать испарения минувшей ночи – на их место приходил резкий бодрящий запах дезинфекции. Музыкальный автомат и «однорукие бандиты» молчали. Слышался только серебристый перелив пианино – кто-то на другой стороне улицы разучивал гаммы; да порой вскрикивали чайки.
Иа отхлебнул пива и заговорил:
– А у тебя что? Есть работа?
Я задумался:
– Заходил кое-кто в пятницу. Розыск пропавшего. Эванса-Башмака.
Иа зашипел, словно обжег себе палец.
– Ты взялся?
– Трудно сказать. Нет, кажется.
Он кивнул:
– Это мудрее всего.
Я покачал головой:
– Не знаю. Я отказал клиенту, но, похоже, все-таки вляпался в дело. Зато мне не платят – я бы не сказал, что это мудро.
– Хорошо.
Я взглянул на него. Он по-прежнему глядел в пустоту перед собой, но разговаривал со мной. И что именно тут хорошего?
– Что хорошего?
– Если стал кому-то помогать не за деньги, стало быть, резон посерьезней денег. Когда я служил в Органах, мы делали свое дело за совесть, а не за деньги. Дураки бы мы были, если б рисковали своими головами за деньги – потому что нам не платили. Разве что самую малость.
Я сделал глубокий глоток. Отличное тут пиво.
– Беда в том, что я не знаю, почему я это делаю – из чистоты побуждений или из чистой дурости.
