прописывание пиявок в качестве средства против рака.

Представьте себе, как некто буквально старается продать людям «змеиное масло» или убеждает пациентов согласиться на трепанацию — просверливание отверстия в черепе — для избавления от головных болей. Люди моментально поймут, что их обманывают. Почему? Потому что все мы знаем, что эти средства не действуют.

Почему-то в отношении архаичных западных медицинских методов наша охранная система, реагирующая на мошенничество, срабатывает безукоризненно. Однако в том, что касается архаичных восточных методов, наши критические способности безнадежно нас подводят. Это печально. Ведь продажа средств медицины опасно больным людям на основе ложных обещаний об исцелении — это одно из самых гнусных преступных действий, которые можно вообразить. Сама возможность этого должна вызвать возмущение. Тот факт, что такие средства обычно не вредят пациентам, не имеет значения; важно другое: многие из самых уязвимых людей в нашем обществе бесстыдно эксплуатируются.

Однако нетрудно понять, как альтернативной медицине удается проскальзывать незамеченной. Если речь идет об оценке нашей собственной культуры, мы, не колеблясь, применяем собственные стандарты рациональности. Мы с легкостью распознаем лженаучные теории, когда видим их. Но когда речь заходит об иностранных культурах, мы колеблемся с применением этих же самых стандартов из страха проявить себя предубежденными, этноцентричными личностями, не уважающими чужую культуру. Пожалуй, мы знаем: не существует таких вещей, как соки-гуморы (мы смеемся даже над самой гипотезой их существования), но кто мы такие, чтобы заявлять: не существует энергии ци, протекающей через наше тело, или у нас не имеются чакры?

Как бы мы ни пытались закрыть глаза на этот факт, он по-прежнему существует: аллопатическая медицина работает. В мире альтернативной медицины успех западной медицины подобен огромному слону, стоящему посреди помещения, а все присутствующие упорно стараются его игнорировать. Даже если вы не любите докторов и больницы, остается реальная опасность, что если у вас будет гангрена и вы откажетесь от хирургии, то вы умрете. Если у вас будет предлежание плаценты во время беременности и вы откажетесь от кесарева сечения, то и вы, и ваш ребенок умрете. Большинство людей, оказавшись перед выбором между подчинением системе и смертью, предпочитает отбросить прочь свои индивидуалистические принципы.

Вышесказанное говорит не о том, что некоторые болезни не поддаются традиционным гомеопатическим средствам. Оно доказывает, что теоретические основы гомеопатической медицины дискредитированы, а аллопатическая теория заболеваний подтверждена. Важно помнить: даже очень простые аллопатические методы — такие как кипячение зараженной воды — отвергались поколениями приверженцев гомеопатии (в данном случае потому, что такая процедура основывалась на «упрощенном» тезисе, что болезнь вызывается бактериями, а не общим состоянием человека). Подобные рассуждения в наши дни настолько дискредитированы, что любого родителя, согласного с ним, так и хочется обвинить в преступной халатности.

Кроме того, как только какое-нибудь «травное» средство будет испытано и подтвердится его польза для здоровья, оно немедленно будет взято на вооружение фармацевтическими компаниями. Индустрия лекарственных препаратов вкладывает миллиарды долларов в исследования новых лекарств (и испытывает все большую нехватку фундаментальных исследований, патентуя вследствие этого вариации или метаболиты существующих средств). Зачем им было бы тратить все эти деньги, если бы они могли просто прийти в ближайшую лавку здоровой пищи, накупить тех или иных травных средств, немножко их обработать и запатентовать? Ведь многие старые лекарства представляют собой всего лишь травы, очищенные от лишних примесей.

Нам не следует упускать из виду тот факт, что действительно хорошо действующие лекарства могут приносить огромные суммы денег. Компания Pfizer выручает по $ 1 млрд в год от виагры. Если бы традиционное китайское снадобье от импотенции (смесь клея из оленьего рога, семян повилики, листьев горянки, семян порея, коры эвкоммии и корня куркулиго) действовало так же хорошо, разве не следовало бы тогда компаниям-конкурентам продавать его? Кроме того, Pfizer выручает по $3 млрд в год от продажи лекарства Zoloft. Если бы зверобой был так же эффективен при лечении депрессии, то почему никто не делает на нем деньги? Почему жадные ученые не выделяют его активные ингредиенты, чтобы запатентовать их и продавать?

Другими словами, чтобы поверить в действенность травной медицины, нужно убедить себя в следующем: влияние технократии на официальную медицину так сильно, а ее неприятие природных средств так сильно, что все это полностью перевешивает мотив барыша. Компания Bayer сделала миллиарды, продавая Aspirin, который, в сущности, представляет собой экстракт ивовой коры. Разве они не могли просто продавать эхинацею? Тогда у потребителей была бы, по крайней мере, какая-то гарантия качества. (Хотя продажи эхинацеи составляют 10 % от американского рынка пищевых добавок, недавнее выборочное исследование показало, что всего 52 % продуктов, продаваемых как эхинацея, на самом деле содержат такие ее количества, как указано на этикетках, в то время как 10 % — вообще не содержат эхинацеи.)

В конце концов, весь этот «бунт» против западной официальной медицины есть не что иное, как очередная маркетинговая возможность для частного сектора. В Канаде, как и в большинстве европейских стран, основная медицинская помощь предоставляется частным сектором, подвергающимся строгому контролю, то есть врачи ограничены в возможности взимать плату за свои услуги точно так же, как фармацевтические компании ограничены в возможности взимать плату за свои продукты. Поскольку существует ценовой потолок за оказание «основной» помощи, на большие деньги следует рассчитывать при оказании «дополнительной» помощи. Если вам удастся убедить людей, что получаемого ими в больнице недостаточно или — еще лучше — что там не удовлетворяются индивидуальные потребности, то у вас появится отличная маркетинговая возможность. И крупные корпорации уже подключаются к этой игре. Солидные аптечные сети недавно начали продажу собственных брендов травных и гомеопатических средств.

А между тем универсальная общедоступная медицина страдает. Случайно ли, что США — место рождения контркультуры и эпицентр движения альтернативной медицины — имеют самую плохую систему общедоступной медицины на Западе? В этой стране богатые платят женщинам-сиделкам по уходу за роженицей, а множество небогатых беременных женщин приходят в больницу с эклампсией. Понятно, как два эти мира могут сосуществовать. Глубоко укоренившееся подозрение к западной медицине разъединяет и ослабляет прогрессивных левых политиков. Если система школьного образования есть не что иное, как фабрика по зомбированию юных умов, то всеобщее образование едва ли является желательной политикой. Если больница — это всего лишь механизм для технологического доминирования над телом, то кому захочется видеть, как людей захватывает в свои тиски универсальная общедоступная система здравоохранения? Вновь контркультурное мышление не только сеет семена заблуждений, но и явно подрывает способность левых политиков претворять в жизнь желательные социальные реформы. Очарование экзотикой, «иным» — это не просто безобидная мода, это серьезная помеха для развития целостной прогрессивной политической программы.

Стоять в торговом центре, трясти велосипедом и скандировать «Ничего не покупайте!» было чертовски прикольно. При этой комбинации антиконсюмеристской риторики и направленного на решение экологических проблем технологического минимализма я чувствовал, что участвую в настоящем политическом мероприятии. Однако с годами меня стала все больше беспокоить политика заезда «Критическая масса», который, как мне казалось, из акции за права велосипедистов превратился в настоящий контркультурный бунт. Я начал задумываться, действительно ли, тряся над головой велосипедом, я поддерживал неполитическое по сути движение за охрану окружающей среды, а не усугублял тот самый консюмеризм, который, как предполагалось, был главной проблемой. А еще, оглядываясь назад, я подумал, что многие из велосипедов, которыми трясли люди, стоили дороже подержанной машины Honda Accord, на которой я сейчас езжу.