В апреле на территории Лядского, Сланцевского, Осьминского, Стругокрасненского и Полновского районов развернули борьбу партизаны 2-й бригады имени Н. Г. Васильева. Численность 2-й ЛПБ в это время составляла 850 человек.

А в конце марта в район озера Черное самолетами была переброшена вновь созданная 11-я (Волховская) партизанская бригада, Командиром ее был назначен Алексей Петрович Лучин, в прошлом секретарь Старорусского райкома партии, а комиссаром — Федор Иванович Сазанов, также партийный работник, бывший до войны секретарем Оредежского РК ВКП(б). Весной 1943 года бригада состояла из 9 отрядов общей численностью 528 человек. Ей предстояло, базируясь в Оредежском районе, действовать и в районах смежных — Красногвардейском, Тосненском, Лужском, Новгородском, Причем в сферу контроля партизан попадала густая сеть вражеских коммуникаций: Варшавская дорога, Киевское шоссе, дороги Ленинград Новгород, Ленинград — Батецкая, Луга — Батецкая — Новгород. Ближе к Ленинграду, чем 11-я, с начала войны не располагалась ни одна партизанская бригада.

Пусть, однако, не сложится у читателя впечатление о том, что произвести передислокацию было легко я просто. Немецкий тыл был в это время взбудоражен действиями партизан до небывалой степени, немецкое командование посылало против них одну карательную экспедицию за другой, причем соотношение сил складывалось всегда в пользу оккупантов. О трудностях, которые пришлось в эти дни преодолеть нашим людям, красноречиво свидетельствует пример 5-й бригады: за время перехода в новый район она потеряла почти треть своей численности — в июне в ее рядах оставалось лишь 337 человек.

И все-таки главная задача была решена: на близких подступах к Ленинграду, севернее Железной дорога Псков — Старая Русса, удалось сконцентрировать значительные партизанские силы. При этом численность бригад теперь постоянно и бурно росла. За лето и осень количество бойцов в той же 5-й бригаде, например, увеличилось до 7000 человек. Местом активных партизанских действий становилась практически вся оккупированная часть области. Центр партизанского движения начал перемещаться в сторону Ленинграда.

Буквально через несколько дней после приезда в Хвойную я оказался в одиночестве: Гузеев вылетел в 11-ю бригаду. К описываемому времени у руководителей Ленинградского партизанского штаба сложилось мнение об ошибочности принятой в этой бригаде тактики: эффективность ее боевых действий оставалась значительно ниже ожидаемой. Гузеев должен был провести инспекцию, результаты которой предполагалось обсудить на специальном заседании Ленинградского штаба, посвященном 11-й ЛПБ. Рассчитывали, что эта командировка продлится несколько дней, но обстоятельства резко изменились, под ударами противника бригада начала рейдовать, и Гузеев застрял во вражеском тылу почти на два месяца. А я оказался в положении человека, которому приходится учиться плавать на глубоком месте.

Одиночество мое было, конечно, относительным. Рядом работали опытные, знающие люди, освоиться в новой должности помогали и довольно частые посещения Хвойной оперативными работниками ЛШПД. Помню, в то время у нас нередко бывал секретарь Ленинградского обкома ВКП(б), начальник Ленинградского партизанского штаба Михаил Никитич Никитин, его заместитель по оперативной работе Михаил Федорович Алексеев, начальник отдела радиосвязи Александр Михайлович Шатунов. Всегда можно было посоветоваться, всегда можно было рассчитывать на помощь и поддержку начальника Хвойнинской базы Николая Александровича Сухова. Не могу не вспомнить добрым словом и летчиков «партизанского» авиаполка — их командира Николая Антоновича Гриценко, замполита Виктора Павловича Легостина, начальника штаба Якова Григорьевича Жигалева, летчиков Михаила Михайловича Лобанкова, Владимира Васильевича Сиротина, Василия Михайловича Александрова, ответственного за парашютно-десантную службу Григория Антоновича Толярчика.

По роду новых своих обязанностей я должен был поддерживать постоянную связь со штабом Волховского фронта. Здесь состоялось мое знакомство с командующим фронтом Кириллом Афанасьевичем Мерецковым и членом Военного совета, секретарем Ленинградского обкома ВКП(6) Терентием Фомичом Штыковым. Оба они многое сделали для партизан, оба относились к нам чрезвычайно серьезно и заинтересованно. Понятно, что забота о партизанах не была для штаба фронта главным делом, и все-таки на недостаток внимания мы жаловаться не могли. Наши просьбы, как правило, очень быстро удовлетворялись; если же была нужда в том, наши проблемы обсуждались и на Военном совете фронта. Это приносило свои плоды: боевые действия партизан удачно сочетались с ударами войск Волховского фронта. Уже после войны в книге своих воспоминаний «На службе народу» К. А. Мерецков писал: «Полагаю, что историки обратят на это взаимодействие партизан с войсками Красной Армии особое внимание».

Эта особенность партизанского движения в годы Великой Отечественной войны действительно не могла остаться незамеченной. Историки отмечают ее как одну из важнейших. О том же, что думали на этот счет представители командования гитлеровских войск, свидетельствуют слова бывшего генерала вермахта Л. Рендулича: «Централизованность руководства отрядами была очевидна, ибо при подготовке и проведении какого-либо значительного наступления немецких или русских войск партизаны… немедленно активизировали свои действий с целью дезорганизации снабжения и срыва связи между частями немецкой армии, захвата и ликвидации складов с боеприпасами и нападения на места расквартирования войск. Эти действия стали тяжелым бременем для армии и представляли собой немалую опасность. Ни на одном другом театре военных действий не было такого тесного взаимодействия между партизанами и регулярной армией, как на русском».[89]

Главной заботой опергрупп в конце июля была подготовка к разработанной Центральным штабом партизанского движения операции «рельсовая война». Это была одна из крупнейших партизанских акций, в которой одновременно должны были принять участие ленинградские, белорусские, калининские, смоленские, орловские и украинские партизаны. Впоследствии в нее включились и партизаны Прибалтики. На громадной территории, протянувшейся на 1000 километров по фронту и 750 километров в глубину тыла вражеских войск, подразделениям народных мстителей предстояло выходить на железнодорожные магистрали, захватывать многокилометровые участки пути и разрушать их на максимально возможном протяжении. Название «рельсовая война» подчеркивало существенное отличие операции от ранее проводимых диверсий: если до сих пор их объектом были, как правило, вражеские эшелоны, то теперь нападению подвергался сам железнодорожный путь, каждый рельс на нем. В дело должны были включиться не отдельные малочисленные диверсионные группы, а все практически партизанские силы, дислоцировавшиеся вблизи железнодорожных магистралей.

Длина каждого рельса составляет 12,5 метра. Нетрудно подсчитать, что каждые 80 рельсов — это километр. Перебив взрывами специальных толовых шашек каждый рельс на две-три части, партизаны должны были превращать полотно в свалку металлического лома, совершенно непригодного к восстановлению.

Ставка Верховного Главнокомандования советских войск связывала операцию «рельсовая война» со своими планами завершения разгрома гитлеровцев в Курской битве, проведения Смоленской операции и освобождения Левобережной Украины.

В Хвойной состоялось совещание, на которое были вызваны командиры бригад, полков и отдельно действующих отрядов. Проводил его Михаил Никитич Никитин, специально для этого прилетевший из Ленинграда, Секретаря Ленинградского обкома ВКП(б), возглавлявшего областной штаб партизанского движения, знали не только партизаны, но и многие жители оккупированных районов. Среди воевавших в тылу врага имя Никитина имело огромную популярность. Я тоже много слышал о Михаиле Никитиче, но видел его сейчас впервые. В дальнейшем — и в войну, и после нее — мне приходилось встречаться с Никитиным довольно часто, а одно время и работать под непосредственным его руководством. В моей памяти остались самые добрые воспоминания о нем.

Несмотря на занимаемый высокий пост, Михаил Никитич держался всегда удивительно просто, быстро создавал вокруг себя обстановку ничем не стесняемого свободного общения. Он был человеком очень доброжелательным, быстро располагал к себе. С ним легко было говорить прямо, откровенно, правдиво. Да