отверстие в нижней части камеры, через него же он получал и немного воды.

Он лежал на железной койке, глядя в никуда, пытаясь вызвать в памяти образы моря, неба и солнца. Он пытался сделать то же самое в отношении Риджли, но это причиняло ему боль. Столь же болезненными были и воспоминания о Лорен. К тому же, когда он думал о ней, желание воспламеняло его тело.

Он снял рубашку, и она лежала в ногах койки вместе с его форменным сюртуком. В подземных камерах было жарко, как в аду. Воздух здесь был неподвижен, и ничто не уменьшало июльской духоты. Вероятно, было около полудня. Он стал экспертом по части определения времени в этом проклятом месте, где не светило солнце и время отсчитывалось от моментов раздачи еды. Кормили узников дважды в день.

Утром давали жидкую овсяную кашу и кофе, а вечером обычно приносили бобы и хлеб, иногда добавляли кусочек тухлой свинины.

Когда открылась дверь, Адриан нехотя сел. Охранники были с ним осторожны, потому что ему уделялось много внимания. В первые несколько дней заключения к нему шел нескончаемый поток посетителей, включая старших военно-морских офицеров, правительственных чиновников и британских дипломатов. Но в последние две недели никого не было. Было принято решение о месте его постоянного заключения, и перевод его туда откладывался только до приговора суда.

Адриан ладил со всеми тюремщиками, потому что у него не было оснований вести себя иначе, к тому же ему была свойственна не только врожденная гордость, но и врожденная любезность. Тюремщики относились к нему со свойственной им грубоватой симпатией. Осторожно, но уважительно.

— К вам посетитель, Кэбот, — сказал один из тюремщиков.

Это был сержант, на попечении которого находилась эта усиленно охраняемая часть тюрьмы.

«Опять вопросы», — подумал Адриан.

Большинство вопросов касалось исчезнувшего лоцмана, речек и проток, которыми он пользовался. Он ничего им не рассказал, но они настаивали, убеждая его в том, что передача им подобной информации могла бы облегчить его положение. Он считал их обещания ложью. Он был уверен, что они его ни за что не выпустят.

Но вопросы, по крайней мере, давали ему возможность на время покинуть эту проклятую камеру. Он потянулся за рубашкой, которая некогда была светло-зеленой, а теперь стала серой от тюремной грязи и засохшего пота. Он натянул сюртук и ощупал рукой лицо, чувствуя свежую щетину. Ему разрешали бриться через день под присмотром тюремщика.

Черт побери. Никому дела нет до того, как он выглядит. Он неожиданно усмехнулся сержанту и пожал плечами.

— Кто это?

Второй стражник, с хитрым выражением лица, ответил:

— Женщина.

Адриан почувствовал, что сердце его забилось сильнее.

— Женщина?

— И ребенок. Она говорит, что он ваш, и что ей нужно немного денег.

Адриан постарался ничем не выдать своих чувств. У него был большой опыт по части того, как скрывать свои чувства. Но мозг его лихорадочно работал, рассматривая различные варианты.

Ребенок?

Надежда, появившаяся у него при словах сержанта, угасла. Женщина явно была не Лорен. Тогда кто?

Бог видит, последние полтора года он вел себя как монах. Не потому, что не было выбора, а потому что было некогда. Была одна вдова в Чарльстоне, но она была слишком опытной для того, чтобы так попасться.

Он расправил плечи, становясь меж двух тюремщиков. Что за чертовщина. Ну, да все равно, лишь бы выбраться из камеры.

Адриана сначала провели по одному коридору, потом по другому, потом на несколько ступенек вверх. В конце концов они остановились перед одной из дверей. Адриан ждал, пока ее откроют, и он увидит женщину. Он сразу же узнал ее стройную фигуру.

Неожиданно пульс его стал неровным, как у пьяной лягушки, на которую он однажды заключил пари в Нассау. Он вошел в комнату и лениво прислонился к стене, делая вид, что ему ни до чего на свете нет дела.

Лорен чопорно сидела на стуле, лицо ее было спокойно, хотя в душе у нее был шквал эмоций. Она ждала появления Адриана.

В руках у нее был сверток, и его содержимое беспокойно ворочалось, закутанное в одеяло, скрывавшее черты, но не формы маленького существа.

— Прикинься мертвым, — прошептала она, и Сократ мгновенно затих, словно понял, как много поставлено на карту. Лорен напряглась, когда услышала, что дверь открывается, и мысленно взмолилась о том, чтобы Адриан понял, что происходит.

Ее план сработал. До сих пор все шло нормально. Теперь ей было легче прикидываться. Слезы легко лились из ее глаз, когда она объясняла ситуацию тюремщикам. Она рассказала, что является дочерью торговца, которая пала жертвой негодяя моряка. Он покинул ее с больным ребенком, и ее выгнали из дому. Она узнала о том, что Адриан Кэбот попал в плен, и всю дорогу шла пешком из Южной Каролины. Если бы только она могла поговорить с ним, убедить его помочь ей, возможно, даже убедить его жениться на ней!

Она была просто без ума от горя, и комендант тюрьмы лично успокаивал ее, и у нее обыскали лишь ее ридикюль. Ей не пришлось изображать нервозность. При мысли о том, что она снова увидит Адриана, у нее тряслись руки. Она боялась, что он станет ее осуждать, боялась находиться с ним в одной комнате. Она вновь чувствовала знакомую дрожь, и ее обдавало жаром. Она услышала шум в дверях, тело ее напряглось, и она понадеялась, что Сократ сыграет свою роль как следует.

Вошел сержант, которого она совсем недавно видела у коменданта. За ним вошел Адриан. Когда он ее увидел, глаза его просияли. Взгляд его перешел от ее лица к свертку у нее в руках. Потом он подошел к стене и прислонился к ней. Движения его были ленивы, взгляд — настороженным.

— Моя дорогая, тебе не следовало сюда приходить, — мягко сказал он, когда она поднялась и направилась к нему.

Выражение его глаз не изменилось, но он раскрыл объятия ей навстречу. Они взглянули друг на друга осторожно, как два заговорщика. Лорен почувствовала, что кровь в ее жилах побежала быстрее. Между ними опять появились знакомые им электрические разряды. Это были разряды влечения и желания, и даже нечто большее, нечто похожее на ту ночь, когда они вышли из Нассау и когда за ними гнались вооруженные пушками корабли. Несмотря на страх и опасения встретиться с ним лицом к лицу, Лорен вновь ощутила волнение той опасности, которую они пережили вместе. Она этого не чувствовала в ту ночь, когда захватили его корабль. Тогда она была слишком несчастна, но теперь…

— Сержант, — сказала она, чувствуя движение внутри свертка и зная, что Сократ осознал присутствие Адриана, — не могли бы вы ненадолго оставить нас наедине?

На глаза ее навернулись слезы, голос звучал умоляюще.

Она обеспокоенно наблюдала, как сержант осмотрел пустую комнату, где были только стол, стул и скамья.

— Хорошо, мисс. Даю вам тридцать минут, но после свидания мы его обыщем.

Это было предупреждение, и она это поняла. Лорен кивнула.

Сержант последний раз с жалостью взглянул на нее и вышел как раз в тот момент, когда Сократ выбрался из пеленок и бросился к Адриану, отчаянно бранясь и хватая хозяина за руку.

Адриан отпустил Лорен и прислонился к двери и, не обращая внимания на возню Сократа, забросил его себе на плечо.

Он похудел. Сильно похудел. Светлая щетина проступила у него на щеках. Его одежда, обычно безупречная, была помятой и грязной. Рукой он держал обезьяну за лапу, словно старался ее успокоить. Однако, когда он встретился глазами с Лорен, она увидела в нем такую настороженность, словно он имел дело с животным, поведение которого невозможно предсказать.

Он поднял бровь.