Но время шло, и шансы на олимпийское золото убывали с каждым днем. Подруги капали на мозги, свет в конце тоннеля не брезжил, а надежда таяла не по дням, а по часам. Любая на Ленкином месте начала бы подозревать худшее. Все-таки экология, стрессы, богемный образ жизни, опыт прожитых лет – все это не проходит даром и не может не повлиять на здоровье. Почва для революционной ситуации была щедро унавожена, нервы напряжены, силы подтянуты, но Ленка никак не могла приступить к решительным действиям, чтобы окончательно разобраться: верхи еще не хотят или уже не могут?
Однажды они, как обычно, электричкой выехали на природу. Ненависть Серого к автомобилям долго Ленку забавляла, пока он ей не признался, что в юности, занимаясь мотоспортом, серьезно поломался и почти год пролежал в больнице, где его складывали буквально по частям. Пришлось заново учиться ходить, и за это время он успел полюбить и длительные неспешные прогулки по Москве, и редкие загородные вылазки. Потворствуя его привычке, Ленка незаметно сама втянулась в долгие проводы короткого лета и с радостью сопровождала Серого во всех его походах.
В этот раз они долго бродили в поисках местных красот, но так и не нашли ничего подходящего. Ленка немного устала, но возвращаться в Москву не хотелось. И тут Серый предложил сходить в гости на одну знакомую дачу. На дачу так на дачу, легко согласилась Ленка, почти как Надежда Константиновна, собираясь замуж за вождя мирового пролетариата.
Идти было недолго. Дачный поселок вынырнул на свет божий сразу за пригорком, в полукилометре от леса, по которому они гуляли.
Стоял конец августа, падали яблоки. Трава после жаркого лета шуршала под ногами, как песок. Они выбрались на дорогу и быстро пошли вдоль рано опустевших дач. В палисадниках еще горели золотые шары, где-то вдали раздавались редкие детские голоса. Мимо, даже не удостоив их взглядом, прошмыгнула одинокая черная кошка. Не к добру это, подумала Ленка, ой, не к добру. Но полный решимости Серый упорно шагал вперед, и ей не оставалось ничего другого, как трусить за ним следом. Она честно пыталась взять себя в руки, но ее частые шажки все равно никак не попадали в такт мелко трепыхавшемуся сердцу. Думай о хорошем, уговаривала себя Ленка, только о хорошем.
Вскоре они остановились у высокого, выкрашенного светло-зеленой краской забора. Чуть помедлив, Серый решительно отворил калитку и, войдя во двор, направился по тропинке, посыпанной гравием, к старинному двухэтажному особняку, который лишь с большой натяжкой можно было назвать теплым уютным словом «дача». Но гостями они оказались нежданными – на двери висел старинный, огромных размеров замок. У Серого, как ни странно, обнаружился ключ от этого чудовища. Вот только он не знал, как лучше к этому амбарному зверю подступиться, и еще бы долго промучился, если б не Ленка. Ее терпению скоро пришел конец, она выхватила у Серого ключ, замок, без каких-либо особых усилий с ее стороны, поддался как миленький, и она первой вошла в просторный, пахнущий нагретым деревом дом.
Серый запоздало предложил ей располагаться как душе будет угодно, а сам взял ведра и пошел за водой к колодцу.
Вот сейчас сбегу, и все, подумала Ленка. Как страшно, будто в первый раз. Мог бы хоть предупредить, я бы трусы покрасивее надела, а не эти походные в дурацкий горошек. А как бы он, интересно, предупредил? Собирайся, мать, трахаться едем? Дура неорганизованная. Чего завелась? Может быть, опять ничего не будет.
Появился Серый, закрыв весь дверной проем своей крупной нескладной фигурой. Поставив ведра на пол, он попытался ее поцеловать.
– Уйди, ты загораживаешь мне солнце, – пробормотала Ленка, отстраняясь от него напряженно вытянутыми руками.
Чай было пить не с чем, и они разбавили его коньяком больше чем наполовину. Смесь получилась горячей и вполне крепкой, чтобы потом уже ничего не соображать и кинуться друг на друга самым бесстыдным образом все познавших и все испробовавших любовников.
И все было здорово, даже лучше, чем Ленке снилось. Они двигались по направлению к оргазму дружно и слаженно, как хорошо подобранные детали одного мощного механизма, чтобы взорваться вместе, выпустив в космос дармовой заряд бесполезной энергии. Волны уже маячили на горизонте и вскоре одна за другой стали накатывать на Ленку, содрогаясь и веселясь, но или космос решил обойтись без их помощи, или звездный пасьянс не сошелся, однако в самый неподходящий момент зазвонил телефон.
Ленка просила не отвечать, и Серый какое-то время ее слушался. Но телефон не унимался, Серый хотел было его выключить, но почему-то вдруг передумал и закричал в трубку: «Да... да... хорошо... Один, разумеется... Перезвоню ...»
Тем не менее разговор продолжался и был явно бестолковый, а Серый никак не решался его оборвать. Наконец сказал «пока» и отключился.
Вместо того, чтобы снова откинуться на подушки, он неожиданно встал и взял со стола сигареты. Вернулся, сел на кровать к Ленке спиной и стал смотреть в окно. Потом как будто спохватился и протянул ей пачку:
– Хочешь?
– Кто звонил? – спросила она.
– Жена.
Серый никогда не скрывал факта ее существования, но и никогда о ней особенно не распространялся. И Ленка, умная девочка, с вопросами не совалась. Зачем? Что это могло изменить? Как говорится, жена не стена, может и подвинуться. Но эта народная мудрость хоть и твердо стояла на защите иллюзорных Ленкиных прав, все же не могла оградить ее полностью от тех редких, но ощутимых укоров совести, которые не позволяли ей совершенно расслабиться и вплотную приступить к строительству нового воздушного замка повышенной комфортности. И такая живая, но запрятанная где-то глубоко в подсознании картинка, где Ленка вся в белом венчике из роз на балконе, а Серый в тесном розовом трико – под балконом, как-то незаметно покрывалась дымкой и растворялась без остатка в ее коротких утренних снах. «И чтоб был у меня с лютней, гад!» – доносилось откуда-то издалека, но ответ заставлял себя долго ждать, и лишь эхо, проворное услужливое эхо, старалось из последних сил: «...ад ...ад ...ад ...ад ...ад...».
Что бы ни говорили, но такие вышибающие слезу картины туманят воображение не только юным нетронутым дурочкам, но и другим, совершенно заматеревшим в своем непробиваемом цинизме барышням. Ибо что такое цинизм? Неудачный опыт, и только.
Не то чтобы совместное проживание с Серым совсем не входило в Ленкины планы, просто эти планы казались настолько неосуществимыми, что не стоило и время тратить на их разработку. А потом еще мама: «На чужом горе, блин, на чужом горе... счастья ни хрена не построишь». А чего его строить, если оно вот тут, рядом лежит. Главное не кантовать, не шевелить его, не раскачивать. И тогда оно подольше сохранится.
Они молча покурили. Потом еще помолчали какое-то время. Серый снова лег рядом, закинул руки за голову и стал смотреть в потолок. Вдруг приподнялся на локте, бережно поцеловал Ленку в шею и сказал:
– Нам пора. Кажется, дождь собирается.
«Я тучка, тучка, тучка, я вовсе не медведь», – пропела про себя Ленка и стала растерянно одеваться.
Говорить не получалось. Они собрались, прибрали за собой, проверили окна, заперли дверь, молча дошли до электрички, молча доехали до города и молча расстались в метро.
Что такое западло, и как с ним бороться? Вопросы множились в Ленке, как грибы после дождя, и эти бледные бездарные поганки, унавоженные ее богатым воображением, тут же раздувались до размеров гигантских атомных зонтов, разрушая своей вредной радиацией и без того нездоровую Ленкину психику.
Что это за тайны мадридского двора? Что за загадки ихнего вонючего полишинеля? Неужели она до такой степени Серому чужая, что он даже не посчитал своим долгом хотя бы одним предложением, двумя словами, тремя жестами, взглядом, наконец, объяснить, в чем, собственно, дело? Что случилось? Что произошло? Может, помощь нужна? Участие? Сострадание? Совет? Она на все согласная! Только руку протяни, только телефон в ночи нащупай, позвони же, в конце концов, сволочь, нет ведь никаких сил!
Ленка промучилась так до самого утра, и только при первых признаках рассвета упала в сон, как в обморок. Но этот обморок длился не более получаса. Скудное предсентябрьское солнце пришло к Ленке на
