надписи на покатом железном потолке: «Сашка, я по тебе с ума схожу!», «Долой диктатуру родителей!», «I love you! I kiss you! I have you!», «Марианна, тебя любит… угадай, кто?», «Это мой телефон. Бабы, звоните ночью. Ваш Дима.», «Я хочу жить на воле, а не в набитом людьми доме!», «Мы, девчонки, хотим всего!», «Я правый, кто со мной? Ромик.», «Демократов на мыло!», «Спартак-чемпион!» и другие, более озорные и хулиганские. На каменном полу посередине горел костерок из веточек и бумажек, жиденький дымок достигал потолка, красиво обволакивал его и кудряво струился из-под кромки шатра. Покурив, молодые люди бросали окурки в огонь, бежали обратно к крыльцу, украшенному цветной мозаикой и выпуклыми медальонами классиков, и вновь исчезали там, где было тесно и весело, пахло апельсинами и где сегодня были так красивы их одноклассницы.

Школа стояла как раз на границе с лесом. Сразу за ее стенами начинался диковатый парк, незаметно переходящий в настоящую лесную чащу с болотами, кочками, высокими соснами, поросшими сероватым мхом, с просеками, полными малины. Километрах в трех от жилого района зеленый массив пересекала кольцевая автодорога, через которую, бывало, перебегали, появляясь под окнами, лоси и зайцы. То-то переполоху на уроках! А однажды в ближайшем дворе заметили двух заблудившихся молодых волков: тесно прижавшись друг к другу, они дыбили загривки, готовые до конца защищать свою жизнь в каменных сводах чужой норы. Вызванные охотники усыпили их специальными патронами, после чего все желающие могли погладить густой, с белыми выпушками, мех зверей, их теплые уши и лапы, потрогать настоящие волчьи клыки и даже срезать пучок серой шерсти на память.

Этот лес был главным сокровищем района. Даже зимой в нем никто не скучал! Под деревьями бежала, размеченная флажками и плакатами «Старт» и «Финиш» школьная лыжня, множество ближних и дальних дорожек и тропинок на все случаи жизни скрещивались, сливались, выводили к избушкам, детским деревянным лошадкам и качелям, горкам-ледянкам и лыжным аховым спускам, повсюду гуляло и дышало свежим воздухом окрестное население. Ну, а про лето и говорить нечего. Летом все здесь благоухало листвой, травами, цветами, полнилось птичьим гомоном и тою радостью, что всегда мерцает под зелеными кронами.

Все жители новостройки почитали себя избранниками. И даже удаленность от метро лишь прибавляла убежденности. Жильцы семи высоких домов знали друг друга по именам, будто в деревне, копали огороды, жгли костры, купались в двух проточных прудах, в общем, жили как на даче со всеми городскими удобствами.

Сегодня, двадцатого июля, школа праздновала первый выпуск. Двадцать три человека начинали новую жизнь. Как бывает, в последнем классе сложились две пары молодоженов, чьи горячечные романы весь год зажигали ровесников. Все остальные были просто влюблены или мечтали о любви.

Праздник удался. Уже поднялись из-за столов, уставленных поначалу бутербродами, сладостями, фруктами, цветными бутылями с газированными напитками и соками, а теперь опустевших и быстро убираемых проворными руками матерей из родительского комитета, и уже успели потанцевать и продолжали танцевать парами и толпой в цветном мелькании огней. На полу два-три умельца при всеобщем восхищении вертелись клубком, выкручивая спортивно-танцевальные приколы на спине, на голове под уханье «тяжелого металла». Но и танцами, наконец, пресытились, потянулись к учителям, «преподам», «старшим товарищам», простив им их вредности и придирки. В начале вечера их задарили цветами, а теперь, окружив, снисходительно рассматривали, как самых обыкновенных и ничуть не страшных людей.

— А помните, как я котенка принесла на урок? — засмеялась Марианна, одна из самых нарядных в этом зале, окруживших учительницу младших классов, просто одетую, приуставшую маленькую женщину. Ее имя, Клавдия Ивановна, ученики произносили как Клав-Диванна, но любили в первого класса, в той, другой, московской школе, откуда почти все они переехали три года назад.

— Я-то помню, Марианна, — мягко ответила учительница, — а вот помнишь ли ты, как второго сентября спросила у мамы: «А что, каждый день надо ходить?» Мы так смеялись тогда с Татьяной Алексеевной.

— В самом деле? — кокетливо изумилась девушка. — Как это на меня похоже! Терпеть не могу обязательных дел.

— Лукавишь, Марианна. Ты, конечно, художественная натура, но раз отличница-медалистка, значит, вполне от мира сего. А скажи-ка поделись, куда собираешься поступать? Если не секрет? В Академию живописи или в Строгановку?

— Вовсе нет. Я иду в Академию текстиля. Хочу работать с современными тканями, одеждой, прикладной художественностью. У меня все получится, все-все!

— Умница. Ты всегда была практичной мечтательницей, как ни удивительно такое сочетание, — согласилась учительница, любуясь девушкой.

Марианна и в самом деле была хороша в воздушном розовом платье с пышными сборками на талии, с красными пионами в пушистых косах. Все девушки были красивы в этот вечер в бальных нарядах, но косы сохранили немногие.

— А про меня что-нибудь вспомните, — попросил кто-то из выпускников.

— И про меня, про меня, — зашумели все разом.

Учительница улыбнулась.

— Ох, как давно это было, еще в той школе! Вот про Оленьку могу сказать, что она, еще совсем маленькая кроха, приходила в класс самая первая и чисто-начисто вытирала тряпочкой свой стол. Тихая, серьезная была девчушка, трудолюбивая, как пчелка.

— Она и сейчас такая же.

Все оглянулись на светловолосую девушку с веснушками. Та отступила на шаг назад.

— А как я в шкаф забрался и завыл среди урока, помните? — пробасил высокий юноша, местный хакер и сердцеед.

— Вот тебе за это, Сашок, — учительница дотянулась до его головы и легонько дернула за вихор.

Марианна выбралась из тесноты. Неподалеку сгрудилась другая компания, вокруг учительницы по литературе, там было шумнее и веселее. Двигая плечами, она протиснулась между двух молодых людей. Те расступились.

— О, Марианна, легка на помине, — засмеялись в кругу, — только что о тебе вспоминали. Как ты догадалась?

— Не скажу! — загадочно пропела девушка. — Вспоминайте меня почаще, особенно в июле во время экзаменов. Разрешаю ругать всякими словами, не стесняйтесь.

— Мы рассуждали о мечтах, которые сбываются, — пояснила Любовь Андреевна. — Помнишь свое сочинение: «Я мечтаю о необыкновенном человеке и необыкновенной любви. Я верю в судьбу и ее драгоценные дары. Я верю тебе, жизнь!»

— Это не сочинение, — заметил кто-то. — Это заявление.

— Если ты не возражаешь, я даже выписала кое-что на бумажку, — продолжала классная руководительница, — и зачитываю новым старшеклассникам. Звучит, как напутствие. Помнишь, Марианна?

— Прекрасно помню, до последнего слова, — воскликнула девушка. — Вот увидите, все так и будет Я все смогу…

— Не сглазь, — остерегли ее. — Разве можно об этом вслух?

— Можно! Смелость города берет, — отмахнулась Марианна, но тут же отошла прочь.

«И зачем я так раскрываюсь? Робкие пингвины, разве они поймут, как можно летать?» — подумала она с досадой и, скользя по паркету, как по блестящему накату, перебежала через весь зал к сцене, возле которой возились со стереосистемой умные мальчики. Здесь же находился и Пал Палыч, маленький и плешивенький учитель математики, окруженный одними юношами. Остатки его волос стояли на темени, словно прозрачный нимб. По обыкновению, Пал Палыч был заметно пьян. Даже на уроки он приходил, бывало, сильно «подогретым», но это ничему не мешало. Его занятия были самыми живыми в школе, его олимпиады, загадки-считалки, сказки про пузатые лимоны-миллионы, стихи, приключения чисел — недаром половина выпускников собиралась поступать в технические вузы!

Сейчас Пал Палыч был нежен и добр.

— Вы, ребята, главное, не отчаивайтесь, если не получается с математикой. Не зачеркивайте себя. Бог с ними, с уравнениями, не в них счастье. Слышишь, Дима? — качнувшись, он оперся рукой на плечо