Осень 1976-го года выдалась необычно теплой. В старинном трехэтажном доме номер 27 по Колобовскому переулку еще не включили отопление, но железная крыша так нагревалась на солнце днем, что к вечеру в квартирах царила духота. Толстые кирпичные стены излишне ревностно хранили жар солнечного дня.

Жильцы распахивали форточки, забранные от комаров сетками, но это мало помогало. Наружный воздух, нагретый от пыльного городского асфальта, и воздух, нагретый внутри дома, просто взаимно обменивались запахами. Но движения эфира не получалось — ни ветерка, ни сквознячка.

Виктор Сергеевич Мукашев, 39 лет, проживающий в квартире номер 14 дома номер 27, встал в субботу пораньше, чтобы, наконец, отремонтировать потолок в кухне. Жена уже который месяц подзуживала и пилила его на этот счет. Раньше Виктор Сергеевич не подновлял потолок, отговариваясь бессмысленностью этой работы: крыша дома протекала, и желтушные пятна от протечек возникали снова и снова, как нехорошая застарелая болезнь.

Но этим летом ЖЭК починил крышу. Поэтому можно было наконец счистить старую штукатурку и заново побелить кухню.

Виктор Сергеевич, разумеется, жалел тратить законный выходной на ремонтные дела. Но против жены куда деваться?

Мукашев надеялся справиться с делом до полудня.

Накануне он одолжил у соседей из квартиры напротив стремянку, а брат еще в прошлую субботу привез ему специальную насадку на пылесос, с помощью которой можно было распылять жидкую побелку из банки, как из пульверизатора.

Умывшись и перекусив на скорую руку поджаренным хлебом с молоком, Виктор Сергеевич за пять минут соорудил себе шляпу из газеты — традиционный национальный головной убор домашнего ремонтника и, захватив мастерок, взгромоздился на стремянку.

Обшваркав инструментом один уголок над плитой (жена еще с вечера накрыла все в кухне полиэтиленом и газетами от пыли), Виктор Сергеевич заметил, что вентиляционная решетка на стене донельзя забита густой черной грязью.

— Японский городовой! — беззлобно констатировал Мукашев и спустился вниз. — И чем мы тут, в городе, дышим? — этот риторический вопрос он задал безмолвной кухонной стене, выкрашенной коричневой масляной краской.

Виктор Сергеевич заглянул в мойку, вынул оттуда кухонную тряпку, намочил теплой водой, слегка отжал и вновь полез наверх, надеясь просто стереть пыль с решетки.

Пыль казалась пушистой и невесомой, но на поверку оказалась прочно сцементирована жирными каплями оседающего в этом месте кухонного газа; мокрая тряпка не вытирала пыль, а прилипала к ней, приклеиваясь намертво к решетке.

Можно было попытаться оттереть решетку в горячей воде с порошком. Но для этого ее надо было снять. Открутить шурупы — еще полбеды. Края решетки были вмазаны в штукатурку.

Как это обычно случается, совершенно плевая на первый взгляд работенка моментально возносится до небес и превращается в серьезную проблему, стоит только проявить к ней повышенное внимание.

Сначала Виктор Сергеевич долго искал отвертку в ящике кухонного стола.

Пока не вспомнил, что все его отвертки были недавно убраны на антресоли женой. Потом он смазывал проржавевшие шурупы жидкостью ВД-40, чтобы резьба на этих древностях не сорвалась, когда он станет их откручивать…

Все это время в доме стояла обычная утренняя тишина. Впрочем, углубленный в свои занятия человек может и не замечать никаких звуков, если они не относятся к тому делу, на котором он сосредоточил все свои усилия.

Прошло не менее пяти минут, прежде чем возившийся с шурупами Мукашев осознал, что вентиляционная решетка слегка подрагивает — и не от движения его рук, а сама по себе. Что-то там, в глубине капитальной стены, шевелилось, шуршало, ворочалось.

— Мать честная! — воскликнул Виктор Сергеевич, услыхав этот звук. — Неужто стена осыпается?!

Оставив в покое шурупы, он ухватил решетку пальцами, просунув их через дырки внутрь, и подергал ее, ожидая, что оттуда посыплется мусор. И в этот момент его указательного пальца на правой руке коснулось что-то горячее и шершавое…

Движение было таким явственно осязаемым и неоспоримым, что Мукашев инстинктивно отдернул руки. За решеткой что-то зловеще зашуршало. Что-то возилось внутри стены, потревоженное и недовольное…

Измученная жарой, пенсионерка Елена Семеновна Миронова из квартиры 7 не смогла заснуть. В полпервого ночи женщина утомилась ворочаться в липких простынях и надумала попить воды.

Сев на краю горячей постели, Миронова нашарила под кроватью истрепанные домашние тапочки — когда-то они были очень нарядными, их ей подарила дочка.

Покряхтывая и вздыхая, пенсионерка кралась на кухню, стараясь ступать тихо, чтобы не беспокоить соседей снизу. При каждом шаге скрипели старые деревянные полы. Дом давненько требовал ремонта, но в ЖЭКе каждый год не находилось средств.

Елена Семеновна не зажгла свет в кухне — ей и без того все тут было знакомо. Она постояла перед раскрытой форточкой, надеясь, что, может быть, с улицы подует какой-нибудь шальной зефир. На всякий случай она даже придержала у горла халат — в жару так легко простудиться.

Но никакого зефира не было. Мертвая тишина стояла в доме и на улице. Крона древнего вяза с его пышной листвой, которая, словно во сне, постоянно дышала и шевелилась под окнами во дворе, — даже она теперь молчала, обессиленная, высушенная жарой.

Пенсионерка вздохнула, вытянула из шкафчика хрустальный стакан (он тоненько, жалобно звякнул) и тяжелыми шагами приблизилась к мойке. Протянула руку, чтобы повернуть кран с холодной водой, и вдруг… совсем близко, над ухом, услышала шепот — страшный, тяжелый, густой звук.

Что-то злобно ворочалось, шипело внутри стены. От неожиданности Елена Сергеевна шарахнулась в сторону, ударилась плечом о кухонный шкафчик и упала. Она расшибла голову о выступающую резную ножку буфета и потеряла сознание. Оттого и не почувствовала жгучего укола в правую руку — один, потом второй…

На руке остались красноватые пятнышки. Но это уже не имело значения для самой Елены Сергеевны. К утру пенсионерка была мертва.