Однажды журналисту Илье Кротову попался в руки интересный материал об аферах в среде коллекционеров. Можно было написать громкую, общественно значимую статью с разоблачениями и бичеванием нравов — такие в те времена очень ценили; такие приносили славу и служили ступенькой в карьере.

Журналист погрузился в расследование и накопал массу неприятных вещей — начиная от личных склок между собирателями до фактов подделок, намеренных обманов, воровства и даже нескольких чудовищных убийств.

Где-то в середине отвратительного клубка всплыло; имя старухи Шмульф.

Каждый второй участник грязного дела был так или иначе связан с нею или ссылался на нее в своих показаниях. И все они боялись ее. Говоря о старухе, они не могли скрыть тот благоговейный иррациональный ужас, какой перед нею испытывали.

Журналист Кротов удивился и захотел пообщаться с инфернальной старухой — тишинской достопримечательностью.

Интервью состоялось. Неизвестно, какой стих нашел на Шмульфиху, но она, внимательно вглядевшись в энергичное лицо молодого журналиста, ответила на его вопросы.

— А говорят, что у вас что-то купить — не к добру? — почесав затылок и краснея, спросил журналист. — Примета будто такая. К несчастью у вас что-то купить.

— Говорят, — равнодушно кивнула Шмульфиха.

Кротов, пытаясь разговорить бабку, рассказал ей о гибели коллекционера Зимина, купившего у Шмульфихи грузинский средневековый рог для вина, и о Кате Штейн, лишившейся ноги после покупки лаковой китайской шкатулки у нее же; о Вилене Самохине, собирателе табачных трубок, и о паре-тройке других случаев, о которых он узнал в результате расследования.

— Ведь это все ваши покупатели! Вам их не жалко? — подначивая старуху, приставал журналист.

— Они излечились, — ответила та. Глаза ее теплились, как черное жерло остывшей печи. А голос был тоскливым и механически неживым.

— Излечились… от своей страсти? — подхватил журналист. Старуха не ответила.

— А зачем вы торгуете? Вы на что-то тратите свои деньги? На что? По вам не скажешь, что вы богаты. Это что — корыстолюбие, жадность?.. Зачем вы торгуете? Из любви к искусству? В чем ваш интерес? — цеплялся журналист. Шмульфиха взглянула на него; он отшатнулся.

— Старые вещи… Старые вещи.

— Что? Что вы… хотите этим сказать? — не понял журналист.

Но его слова улетели… в бабкину спину. Массивная и, на первый взгляд, неповоротливая, казавшаяся вечно заплесневелой глыбой, старуха Шмульф стремительно удалялась, бросив на прилавке весь свой мелочный товар — перламутровые пуговицы, ремень, несколько пряжек и крохотную голубую вазочку с птицами из набора старинной кукольной посуды.

Пораженный журналист рванулся было за старухой, но в рыночной толчее за три шага можно было потерять из виду даже родную мать! Старуха исчезла, затерявшись в обилии мужских и женских пальто неброских практичных расцветок.

Самое странное, что первым побуждением Ильи Кротова после исчезновения старухи было — схватить голубую кукольную вазочку… и убежать. Будто зачарованный, он протянул руку, но случайно зацепил взгляд какого-то старичка, алчно косившегося на товар Шмульфихи, раскиданный по газете поверх ящика. Этот понимающий взгляд, взгляд-соучастник остановил парня.

«Что я делаю?! — изумился он. — На черта мне кукольная вазочка? К тому же, это воровство! Я никогда ничего не украл и не собираюсь». Откуда-то со стороны ему померещился вздох и неживое механическое покряхтывание.

Журналист огляделся по сторонам. В голове шумело…

Пока Кротов приходил в себя, старичок, тот самый, что смотрел так понимающе, вожделенно заглядываясь на разложенный Шмульфихой товар, неожиданно подскочил, хищным движением свернул газету с ящика, сгреб все, что было там, кое-как, комком, затолкал добычу за пазуху, и шустро поковылял в сторону метро. Звякнули серебряные пряжки, и, выскользнув, покатилась на тротуар одинокая перламутровая пуговица.

Ошарашенный журналист встал как вкопанный, наблюдая за престарелым воришкой.

И сейчас же получил ответ на собственные каверзные вопросы о злодейских свойствах товаров старухи Шмульф. Ответ самый прямолинейный: счастливо удирающий с украденным барахлом старичок был на глазах у всех сбит рейсовым автобусом номер тридцать шесть возле самого края тротуара. Как убедились очевидцы — намертво.

«Старые вещи… Ее забавляли… Интересовали старые вещи, — думал журналист Кротов. Он чувствовал себя где-то на дне странного кошмара, будто бы унаследованного от прадедушки. — Старые вещи… Почему-то мне кажется, она говорила не о шмотках. Не о той ерунде, которую продавала. Иначе она не продавала бы, а покупала… Как эти ее клиенты-собиратели. Но сама Шмульфиха не болела этой болезнью. От которой, по ее словам, ее покупатели «излечились». Излечились, умерев? Искалечившись… Конечно, после случившихся с ними несчастий, их уже не интересуют никакие мелочи-погремушки. Их больше ничто не интересует, кроме жизни и смерти… Серьезные вещи. Старые вещи. Что же она имела в виду? Не понимаю».

Он не написал тогда статью. Нечто, с чем он столкнулся на Тишинском рынке, оказалось опасней и страшнее, чем он ожидал. Чем мог осмыслить, не повредив своему рассудочному мировоззрению.

Тема не по зубам, как говорят профессионалы.

И только спустя долгие годы, сделавшись значительно взрослее и мудрее, Илья Владимирович Кротов наконец догадался, о чем говорила ему старуха Шмульф.

Однажды ему попалось на глаза изречение какого-то древнего мудреца, утверждавшего, что самая старая вещь на земле — это душа человека.

Прочитав эти слова, журналист встрепенулся. Ему мгновенно припомнились черные глаза дьявольской старухи.

«Так она говорила о людских душах!.. Все эти замороченные страстями люди обладали душой. Считается, что душа человеческая бессмертна, переживает не одно рождение и воплощение, старится… Так вот какие старые вещи интересовали ее на барахолке!»

Как живые горели перед ним глаза Шмульфихи. Журналист Кротов почувствовал, что тоже горит, словно в лихорадке. Не ожидая подвоха, случайно, как играющий ребенок, он заглянул в бездну, в темный лик мирового Зла. Зачем? Не стоило этого делать.

Все тайны зла лежат на поверхности — близко к людскому сердцу.

После попытки взять у нее интервью старуха Шмульф исчезла с Тишинки.

А вскоре исчезла и сама Тишинка — блошка-толкучка-барахолка, заповедник азарта, рассадник жадности и вечного человеческого вожделения обладать даровым незаслуженным счастьем.

На смену прежней Тишинке пришли выставочные комплексы — куда более совершенная ловушка для чудаков. Теперь это называется арт-галереей, пассажем, выставкой-продажей…

А товар — то же барахло, каким торговали прежние Тишинские дельцы — на модном жаргоне называется теперь «винтаж». И стоит вдесятеро больше.

Теперь даже за вход на Ярмарку Старых Вещей приходится платить. Впрочем, как раз это, пожалуй, не удивляет… Чем реже товар — тем дороже его цена.