Гектор угрюмо смотрел в медленно меркнущую голубизну небес.

– Я не знаю. Она была такой смешной и тощей девчонкой… а потом стала красавицей. Разумеется, я не без глаз и видел, как она хорошела с каждым днем. Но мне было… честно говоря, мне было не до нее! За Наташей ухаживали какие-то молодые люди, даже господа, а я… Меня вечно не было дома. Я тонул в своей работе, в своей борьбе. Нужно было нечто большее, чем просто смазливое личико, чтобы обратить меня к мыслям о любви, о женщине. Мои друзья, Костя и Федя, – он перекрестился, – называли меня схимником, монахом. Я не монах, ты знаешь, но Наталью не замечал очень долго… Но сейчас речь не о том. Из города до нас с отцом доходили только слухи, поэтому уж потом, через несколько месяцев, я восстановил примерную цепочку событий.

К Хмельницкому однажды тайно явился… не кто иной, как Витя Офдорес. Да-да, он самый! Оказывается, он не погиб, не утонул, а выплыл и выжил. Подозреваю, что Хмельницкий и помог ему спастись, что облава с самого начала была сложной интригой. Очень может быть, что у них были какие-то планы относительно того, как все же спрятать бабочек Креза от загребущих лап новой власти, но им помешал я, украв коллекцию. И вот сошлись два интригана, два очень хитрых человека, которых я ограбил, сошлись – и стали думать, кто мог устроить им такой афронт. Витя Офдорес был большим мастером дурачить полицию, а еще он кое-чему научился у следователей. И конечно же, он умел мыслить логически. Витя перечел мою записку и спросил у Хмельницкого, кого из эсеров Нижнего он знает. Тот назвал нескольких человек – в том числе и меня. Офдорес начал выспрашивать про каждого – и узнал, что мой отец живет по соседству, что он инженер отопительных систем. А грабитель-то появился из камина… Офдорес сделал единственный правильный вывод. В ту же ночь наш городской дом был подвергнут самому тщательному обыску. Ничего не нашли. Нас там не было – иначе убили бы, конечно. Тогда дом подожгли. Хмельницкий поджег, о чем я узнал только сегодня.

– Почему? – не поняла Аглая. – То есть я хочу спросить, как ты узнал.

– Когда он требовал, чтобы я вышел, он крикнул: «Если тебя не будет, через пять минут я пристрелю твою девку, а дом подожгу. Спалю его дотла, мне не привыкать!» Я видел его гнусную ухмылку. Этих слов, этой ухмылки мне было вполне довольно… Раньше-то я думал, что этот поджог – дело рук Вити Офдореса, сиречь Орлова. А впрочем, неважно. Итак, наш дом сожгли. А потом Офдоресу пришло на ум, что печник непременно устроит тайник в печной трубе. Посреди пепелища торчали закопченные камни да трубы. Их разрушили – и шкатулку с бабочками Креза нашли…

Гектор перевел дыхание.

– Это известие привез мне отец. Он сам видел разрушенную трубу – ту, в которой была спрятана шкатулка. Отец не выдержал зрелища спаленного дома, где жили его отец, дед, он сам, моя мать, я… Он слег и через несколько дней умер. И я понимал, что отчасти виновен в его смерти, что если бы не моя одержимость…

У Гектора прервался голос.

Аглая потянулась было к нему, но он выпрямился и встал:

– Не говори ничего, ладно? Не утешай меня. Довольно того, что в одну из таких минут слабости меня взялась утешать Наталья, и я… И я захотел утешиться. А потом бабушка ее умерла от тифа, ну и так вышло, что ближе меня у нее никого не осталось. А у меня – никого, кроме нее. Впрочем, у Натальи есть еще тетка в Нижнем, у нее и живет сейчас наша дочь.

– Как ее зовут? – спросила Аглая, стараясь говорить как можно безразличней.

– Ларисой. Наталья очень любит «Бесприданницу» Островского. А мне имя напоминает о Ларисе Полетаевой. Черт ее дери!

Гектор резко махнул рукой, и Аглая ощутила, что ее сковал холод. Нет ничего более глупого, чем ревновать этого человека, но все же она ревновала. До боли.

– Дело не в моих переживаниях, – продолжал Гектор, – а в том, что все жертвы оказались напрасными. Время шло, а Хмельницкий по-прежнему сидел в Нижнем. Я следил за ним и понимал: шкатулки Креза у него нет. Сокровище исчезло вместе с Витей Офдоресом. Где он, куда уехал – неведомо. До последнего времени я был убежден, что шкатулка пропала вместе с ним. Но вот уже месяц, как в Нижний перебралась Лариса Полетаева. Мои люди следили за ней и за теми местами, где она бывала. Она вела себя, как светская дама из того самого «мира насилья», который она и ее подельники так неистово разрушали: парикмахерская, домашние ателье, кабинеты лучших дантистов и косметологов, кабаки, танцзалы… Последних в городе один или два, не запрещены они только потому, что их посещает Лариса Полетаева. Она заставила снова открыть водяную лечебницу и ездила туда принимать грязевые ванны. Всю грязь извела, сутками в ней сидела! У нее какое-то врожденное тяготение к любой грязи… – с изумлением развел руками Гектор. – Потом в городе обосновался модный массажист Лазарев, и Лариса зачастила к нему. Собственно, мне неважно ее времяпрепровождение. Важно другое: я убежден, что она знает, где шкатулка с бабочками Креза, поэтому…

– Почему? – перебила Аглая. – Если бы сокровища оставались у Хмельницкого, ясно, он мог бы сказать ей. Ну а если их забрал Офдорес? Какая связь между ним и Ларисой?

– Именно такая, что Лариса испытывает инстинктивную потребность не только в лечебной грязи, – жестко ответил Гектор. – С каким только отребьем не общалась она в Москве, в Питере, за границей! Кроме того, она немалое время прожила в Варшаве, налаживала там какие-то дела по печати. Офдорес явился из Варшавы. Помнишь, я говорил, что он был связан с большевиками? Очень может быть, что они знакомы с Ларисой… Да я почти уверен! Что-то подсказывало мне: Лариса должна знать и об Офдоресе, и о бабочках. Я видел единственный способ узнать все: похитить Ларису. Однако здесь она все время находилась под охраной анархистов… Ты видела компанию, которая явилась с ней?

– Хм, их трудно было не заметить.

Гектор холодно усмехнулся:

– Теперешний любовник Ларисы – Гаврила Конюхов, главарь нижегородских анархистов. Он с нее глаз не спускал, всюду таскался за ней, – продолжал Гектор. – Как верный пес караулит хозяйку у порога лавки, так Конюхов караулил Ларису в приемной парикмахера, врача, портного, дантиста… И только в квартиру доктора Лазарева он не поднимался никогда, оставаясь ждать в автомобиле. Черт его знает почему. Наталья говорила, что вроде бы у Ларисы с Лазаревым роман… неведомо, только ли массаж он ей делал или порою просто… – Гектор выразился очень коротко и грубо, однако Аглая не обратила на его слова никакого внимания, так была удивлена.

– Наталья говорила? А она тут при чем? Как она попала к Лазареву?

– Наталья откуда-то узнала, что массажист ищет кухарку. Он страшно привередлив в еде, вечно меняет кухарок – то одно ему не так, то другое не эдак… И по моему заданию Наталья пришла к нему наниматься. Лазарев ее принял на работу, она следила за Ларисой, все шло хорошо, мы узнали, в какие дни и в какое время появляется Лариса, как надолго остается в кабинете. На сегодня было назначено похищение. Накануне Наталья сообщила доктору, что увольняется, потому что замуж выходит. Мне нужна была ее помощь в деревне. Откуда пошел слух, что она с красной матросней спуталась и сбежала, я уж не знаю, может быть, сам доктор его распустил, может, горничная. Да это не суть важно. Сегодня Константин и Федор напали на Гаврилу сзади – ведь лицом к лицу с ним не больно сладишь! – оглушили и связали его, спрятали в подворотне. Я нарочно дал приказ – не убивать его. Анархисты не союзники большевикам, а только их временные попутчики, они могут быть полезны нам, эсерам, если провести с ними подобающую работу. Самое трудное состояло в том, чтобы убедить Ларису сесть в авто с другой охраной… мы решили в случае чего связать ее. Однако связывать не пришлось, – усмехнулся Гектор, – потому что вместо нее…

– Потому что вместо Ларисы появилась я? – покачала головой Аглая. – Бог ты мой, только теперь я понимаю, как же я тебе навредила, как все испортила!

– Не вини себя, – легко сказал Гектор. – Беда в том, что Константин и Федор раньше не видели Ларису в лицо. Накануне в случайной перестрелке с патрулем погибли двое наших товарищей, которые следили за ней и хорошо знали ее. Пришлось послать других, которые… приняли оперение за птицу. Ошибка оказалась роковой. Я не понял подмены сразу, потому что старался не попасться пленнице на глаза – не хотел, чтобы Лариса вспомнила меня. Но…

Гектор вдруг осекся, в глазах мелькнуло мучительное выражение.

И Аглая поняла, о чем он подумал. Сама она догадалась только что, но ведь он не мог не думать об этом