Полетаеву, а от этой дамы, конечно, всего можно ждать. Даже выхватывания оружия и стрельбы в упор.
Похоже, Константин именно так и думал, поэтому вдруг толкнул Аглаю, отчего она нелепо повернулась на бок, и резко сдернул с ремня кобуру. А потом грубо, как куклу, посадил девушку в прежнюю позу. Сидеть стало удобней, спору нет. А на душе – страшней.
И в ту самую минуту, свернув за какой-то старый сад, авто остановилось.
– Выходите! – приказал Константин. – Ах да… – вспомнил он об отсутствии дверцы и повернулся к шоффэру: – Федя, прими товарища комиссара!
– Это мы в два счета! – посулил Федя и небрежно, грубо выволок Аглаю из машины.
– Вы что… – крикнула было она, потирая ушибленную коленку, однако слова «себе позволяете» пришлось проглотить, потому что пудовый кулак оказался у ее губ, и Федя рыкнул:
– Молчи, сука! Щас ты у меня своими зубами подавишься!
– Угомонись, Федор, – остановил его Константин. – Сначала пусть комиссарша скажет Гектору то, что он хочет знать. А потом делай с ее зубами и с ней все, что захочешь.
– Да нужна она мне, кляча старая! – оскорбительно хохотнул Федя.
Аглая так и обмерла от оскорбления.
Конечно, ей уже за двадцать, многовато для незамужней девушки, но еще не старость. Неужели по ней так виден возраст?
В этот момент ее сильно толкнули в бок.
– Н-но, мертвая! – прикрикнул Федя, видимо, мигом почуявший, чем сильнее всего оскорбил Аглаю, и продолжавший резвиться: – Шевели копытами!
Матрос почти втащил ее на высокое крыльцо, но руки распускать перестал, только командовал: «Сюда поверни!», или «Прямо иди!», или «По лесенке!», и Аглая в наконец-то сморгнув злые слезы, смогла обратить внимание на дом, в котором оказалась.
В нем было множество комнат и комнатушек, лестниц и лесенок, коридоров и коридорчиков. Очень чисто и тихо, сквозь окошки с разноцветными стеклами проникал разноцветный свет: там синий, там зеленый, там нежно-розовый или медово-желтый. Аглая вспомнила осколки витражей в подъезде доктора Лазарева. Наверное, там тоже было когда-то очень красиво, до того, как пережитки старого мира разнес вдребезги революционный пролетарский приклад, булыжник или просто кулак. Как хорошо, что здесь еще живы чудесные, завораживающие пережитки! Кто был человек, построивший дом, словно терем сказочный? Сколько в нем красоты и тайны! Модерн здесь чередовался с приметами русского мещанского уюта: венские стулья, кружевные занавески на окнах, белизна которых подчеркивалась многочисленными цветущими фуксиями, там ковры, а тут домотканые половики, на стенах изысканной формы зеркала, по углам небольшие кушетки, стоячие часы в мощных футлярах, а кое-где бодро тикающие ходики с тяжелыми гирями, иконы в нарядных киотах, горки с посудой, изящные этажерки с книгами и журналами. А одна комната, через которую провели Аглаю, явно служила библиотекой, потому что вся была заставлена большими книжными шкафами. Аглая мельком заметила множество выпусков «Архитектурного журнала», а еще – новехонькие, отливающие темной зеленью и сверкающие позолотой корешки энциклопедии Брокзауза и Ефрона и синие тома «Русского биографического словаря» Половцева.
Само присутствие книг всегда действовало на Аглаю умиротворяюще, а потому в просторную столовую она вошла почти спокойной.
Константин поставил на середину комнаты стул и посадил Аглаю лицом к стене. Сбоку была небольшая дверь, не та, через которую ее привели, а другая.
– Не оглядывайся, а то пулю получишь, – пригрозил Федор, и, хотя Константин промолчал, у Аглаи создалось впечатление, что он не только повторил угрозу, но и в любую минуту готов подтвердить ее выстрелом.
Она сидела и смотрела в беленую стену, на которой висели несколько застекленных рам. Под стеклом на белой ткани были пришпилены бабочки. Удивительно красивые, разноцветные, просто сказочные, каких рисуют только в самых ярких и волшебных детских книжках. Однако Аглаю их красота не восхитила. Ведь бабочки мертвые! Она и гербариев не любила именно потому, что в них собрались мертвые цветы и травы. Бабочки были такие прекрасные, такие живые, так весело трепетали крылышками, а их кто-то взял да и пришпилил к ткани, да и накрыл стеклом. Вот так и Аглаю какой-то Гектор возьмет да и пришпилит
«Почему он Гектор? – подумала вяло. – При чем тут герой „Илиады“, брат Париса? Наверное, чья-то партийная кличка, или как это у них, революционеров, называется».
Что-то забрезжило в памяти: шлемоблещущий Гектор великий… блистательный Гектор… пастырь народа, советами равный Крониду… А, ну да, Гектор же предводитель этих, как их… похитивших Ларису Полетаеву. Но в «Илиаде» он вроде был благородный, а здесь… Какое благородство в том, чтобы похитить женщину?
Аглая вздрогнула от ужаса, когда раздался звук открывшейся за спиной двери, а потом неспешные мужские шаги, остановившиеся рядом.
– Не бойтесь, – прозвучал незнакомый голос. – Вам не причинят вреда, если вы ответите на все вопросы, которые я вам задам.
Голос был молодой, холодный, бесстрастный. Вернее, он очень старался быть бесстрастным, но что-то звенело, что-то дрожало в его глубине… Человек явно волновался. А впрочем, Аглае было совершенно не до его волнения. Если она не убедит незнакомца, что попала сюда случайно, то, может статься, погибнет, ибо совершенно понятно: Аглая Донникова не сможет ответить на вопросы, адресованные Ларисе Полетаевой.
– Послушайте, послушайте, Гектор! Умоляю вас… – начала было она с жаром, однако незнакомец с досадой перебил:
– Нет, это я вас умоляю, товарищ Полетаева: ведите себя достойно. Вы ведь умная женщина, должны понимать: если уж вы начали играть в мужские игры со всеми их мужскими приемами, то неужто вы надеетесь, что ваши противники станут относиться к вам как к слабой женщине? Напрасно. Мы играем на равных.
– Да чего вы от меня хотите?! Я ведь не…
– Вы прекрасно знаете, чего я хочу.
– Даже не догадываюсь, потому что…
– Мне известно об истинной цели вашего столь внезапного визита в Нижний. Россказни о необходимости инспектировать изъятие у буржуазии культурных ценностей – именно что россказни, пустая болтовня. Вы добились назначения в комиссию, чтобы контролировать действия ее председателя – Хмельницкого. Мне ясно: вы не верите ему. Надеюсь, вы не станете отрицать?
Аглая пожала плечами. Лично ей было ясно только одно: человек, который говорит с ней, Гектор, – явно не Хмельницкий. Невозможно ошибиться относительно интонации, с какой он произносит эту фамилию. Он не Хмельницкий, а враг Хмельницкого. Константин и Федор должны были обмануть Ларису Полетаеву, чтобы привезти ее сюда, к этому Гектору.
А ведь, пожалуй, повезло комиссарше Полетаевой, что нынче в приемную доктора Лазарева ввалилась Аглая Донникова. Правда, не повезло Аглае Донниковой…
– Молчание – знак согласия, – констатировал незнакомец. – И вы совершенно правы, что не доверяете Хмельницкому. Он давно расстался с теми идеалами, за которые когда-то боролся и благодаря которым был так высоко вознесен новой властью. Он думает только о себе. Вы прекрасно понимаете, что он пытается набить прежде всего свои карманы, что как минимум десять, а то и все двадцать процентов из всего конфискованного уйдет в его тайники. Думаю, то же самое понимали и те ваши товарищи в Москве, которые помогали вам войти в состав комиссии. Тем паче что Хмельницкий – человек Троцкого, а предводитель большевиков не может не опасаться соперничества со столь сильной личностью, вот и пытается ставить ему палки в колеса где может и как может. И вы стали одной из таких палок.
«Предводитель большевиков», – сказал он. В интонации, с которой были произнесены эти слова, тоже нельзя ошибиться: она была самая что ни на есть враждебная. Получается, Гектор – не большевик. А кто? Может, анархист? Или эсер? Хотя, насколько слышала Аглая, эсеров вроде бы всех уже разгромили…
– Если Хмельницкий узнает о вашей тайной миссии, вы лишитесь его доверия и будете отправлены в
