золотому дракону. К тому же, мне пришло в голову, что в ивановском рундуке я видел нечто похожее на накладные бакенбарды, причем волосы были всех мастей. А я-то еще подумал о театральном искусстве!

– И все же, – настаивал я. – Вы не хотели бы представиться? И избавиться от капюшона?

– Не вижу в этом особой необходимости, – ответил незваный гость.

– Вы, случаем, не Данилой ли Рыжовым прозываетесь?

Гость мой вздрогнул, но не ответил ни да, ни нет.

– Повторяю, что к делу это не имеет никакого прямого отношения, – сказал человек в плаще.

Я невольно подумал о ящичке с пистолетами, который спокойно лежал в шкафу. Но добраться до него у меня не было практически никакой возможности.

– Вспомните! – воззвал я к анонимному господину. – «И лишишься ты почтения и доверенности многочисленного общества, имеющего право объявить тебя вероломным и бесчестным!» – слова из древнейшего франкмасонского Устава весомо сходили по памяти с моих уст. Но падали они в пустоту. Ибо сказано в священной книге, что семя «упало в терние, и терние заглушило его».

Так соблазн в сердце клятвопреступника, проклятом и потерянном, заглушил великое слово истины.

Незнакомец поежился, и я в самом деле почувствовал, будто от гостя повеяло холодом.

– Вы на опасном пути, – сказал незнакомец. – Остерегитесь! – и в голосе его я явственно различил угрожающие, стальные ноты.

– Это вы выбрали дорогу скользкую и рискованную, – парировал я.

– Не вам судить, – ответствовал незнакомец. На такую роль я и не претендовал.

– Бог вам судья, – сказал я ему печально, ибо знал, что уготовил он себе участь плачевную и незавидную.

«Бойся наказаний, соединенных с клятвопреступством!» – эхом звучало в моем мозгу. Кому как ни мне было знать, на что могут быть способны гуманные и просвещенные человеколюбцы-масоны. И он, мой противник, знал об этом не меньше. Потому-то сошлись мы с ним не на жизнь, а на смерть!

– Довольно! – воскликнул он. – Не для того я устроил эту комедию, чтобы выслушивать ваши проповеди! Уйдите с дороги, пока не поздно!

Механически я отметил про себя, что от проезжавшего исходил знакомый мне по комнате кособокого Ивана запах крепкого табака из магазина на Фонтанке.

– Вы мне угрожаете? – спросил я спокойно. Выдержка у меня была отменная, военная.

– Вы напрасно ввязались в это дело. Речь идет о больших деньгах и престиже, – ответил незнакомец в бурнусе. – Орден вовсе не так могущественен, как это кажется вам, – взволнованно продолжал отступник. – В игру вступили влиятельные силы, настолько влиятельные, что вы попросту будете сметены, как щепка потоком вулканической лавы.

– Опомнитесь, брат, пока это еще возможно, – вновь тщетно взывал я к этому человеку. – Вернитесь в священное лоно братства, оно не отвергнет вас. Откройте мне, что движет этими силами!

– Нет, – предатель покачал головой. – Вы ошибаетесь, дело зашло уже слишком далеко. Мы все подвластны пустому и слепому тщеславию.

– Я помогу вам, – попробовал я его переубедить. – Раскайтесь!

– Кольцов, – усмехнулся гость. – Жаль, что на вас нет рясы, а то, вы легко сошли бы за кутейника! – Он подошел ко мне чуть ближе, на каких-то полшага. – Вы обречены, Кольцов, – добавил отступник. – Коль не хотите прислушаться к голосу разума!

Но я все равно был уверен, что вряд ли хоть что-то могло быть хуже предательства.

Убийца выхватил нож молниеносно, я даже не успел расспросить его о гибели Строганова. Единственное, что мне пришло в данный момент на ум, так это напоследок прочитать «Отче наш.» Но, впрочем, я никогда не забывал о последней масонской заповеди и потому был готов к смерти всегда.

Стальное лезвие слегка скользнуло мне по горлу и оцарапало его. Тогда я вблизи почувствовал ледяное дыхание барыни по имени Смерть.

«Так вот он, дамоклов меч, который мне предсказала Мира!» – вдруг понял я.

– Что же вы медлите? – спросил я своего незваного гостя.

– Хочу, чтобы вы, Яков Андреевич, успели насладиться седьмой добродетелью Соломона! – убийца надавил на лезвие, и в этот самый момент в комнату вихрем ворвался взъерошенный и взбешенный Кинрю, очевидно взломав замок, так как смотритель предупредительно позаботился о том, чтобы запереть нас на ключ.

Преступник и опомниться не успел, потому как не ожидал такого яростного и внезапного натиска. Ему на голову обрушилась доска от дальневосточной игры вай ки, означающей микрокосм, позабытая на круглом столе японцем. Вот уж, действительно, я думаю, пред его глазами предстала вселенная с мириадами пылающих звезд. Похлеще любого фейерверка!

Но, очевидно, удар оказался не так силен, как ожидал Кинрю. Предатель выронил нож, который со звоном ударился об пол, закачался, но удержался на ногах и сознания не потерял.

– Яков Андреевич, вы целы? – бросился ко мне мой ангел-хранитель. И в ту же секунду, улучив счастливый момент, коварный незнакомец, отбив старую задвижку на раме, выскочил в открытое им окно.

– Вот черт, – выругался Кинрю и опрометью кинулся за ним следом с прыткостью дикой кошки. Я тоже последовал за моим японцем, хотя и не верил в то, что мы сможем догнать моего незваного гостя.

Разумеется, незнакомец исчез бесследно, растворился, как летнее облако в голубых небесах.

– Никогда себе не прощу! – со злостью воскликнул Кинрю. – Ведь я же воин, – бил он себя в грудь сомкнутым кулаком.

– Лепя, лепя, да и облепишься, – ответил я ему слова – ми небезызвестного князя Долгорукова.

– И как же я мог так оплошать? – причитал самурай, перемежая русский язык с японским. – Как мог не разобраться вовремя?! – продолжал он себя корить. – Он же почти у нас в руках был, а теперь… Да что там говорить! – Кинрю с досады махнул рукой.

– Как там Варвара Николаевна? – поинтересовался я, наперед предугадывая ответ.

– Вероятно, что счастлива, – устало сказал японец. – Разве вы не догадались, что она никуда не уезжала из Петербурга?

– Догадался, – сознался я.

– Какая подлость, – презрительно скривился Кинрю. – Воспользоваться моими чувствами. Для этих людей, поистине, нет ничего святого! Но как они узнали подробности?! – Недоумевая, мой золотой дракон схватился за голову.

– Это же проще простого, – ответил я. – Через горничную Миры – Катюшу. Помните о ее заботливом ухажере?

– Не может быть! – изумился японец. – Я всегда говорил, что в нашем доме прислуге позволяется слишком много! Да и Мира стала слишком болтлива!

– Думаю, что ее не в чем винить. Она же все-таки женщина! – заступился я за нее. Кинрю промолчал, кто-кто, а мой золотой дракон знал, что я к ней испытываю!

– Вероятно, теперь нас ожидает новая череда покушений, – заметил он. – Пока вы живы, я считаю, этот мерзавец не успокоится.

– Думаю, что ты прав, – согласился я. – Только теперь я опасаюсь еще и за Катюшу. Да и Мире следовало бы в дальнейшем быть несколько осторожнее. Он может подобраться ко мне через нее, чтобы заставить отказаться от этого расследования.

Мы вернулись на станцию, и тут уж за все пришлось отдуваться несчастному Дмитрию Савельевичу, который, по словам безжалостного Кинрю, оказался «продажным канальей».

– Христом Богом прошу, – взмолилась смотрительша. – Помилуйте!

Дмитрий Савельевич потерял весь свой прежний лоск, ссутулился и как-то в момент состарился. Дряблые щеки его дрожали.

– Господа, – пугливо осведомился он. – Что вы со мной делать-то собираетесь?

С особым ужасом смотритель взирал на самурая.

– Пытать будем, – ответил японец, играя в руках подобранным им ножом.

Дмитрий Савельевич побледнел, задышал часто-часто и замолчал в ожидании неминуемой гибели.