шумящих лиственных дождей.

<1969 — весна 1970>

Лесничество

Не вожделеясь расстояньем

с Холма, подъемлющего бор,

как бы в беспамятстве стоял я

один в лесничестве озер.

Июль. Воздухоплаванье. Объем обугленного бора. Редколесье. Его просветы, как пролеты лестниц, Олений мох и стебли надо лбом. Кусты малины. Папоротник, змей пристанище, синюшные стрекозы. Колодезная тишь. Свернувшиеся розы. Сырые пни. И разъяренный шмель. Таков надел, сторожка лесника. Я в ней пишу, и под двумя свечами мараю, чиркаю, к предутрию сличаю с недвижным лесом, чтоб любовь снискать у можжевельника, у мелкого ручья, у бабочек, малинника, у ягод, у гусениц, валежника, оврага, безумных птиц, что крыльями стучат. В сырой избе, меж столбиками свеч, прислушиваюсь к треску стеарина, я вспоминаю стрекот стрекозиный и вой жука, и ящерицы речь. В углу икона Троицы, и стол углами почерневшими натянут, на нем кухонный нож, бутыль, стаканы, пузатый чайник, пепельница, соль. Кружат у свеч два пухлых мотылька. Подсвечник, как фонтан оледенелый. Хозяин спит, мне нужно что-то сделать, подняться, опрокинуть, растолкать хозяина, всю утварь, полумрак, там, за спиной скрипящие деревья, по пояс в землю врытые деревни, сырой малинник, изгородь, овраг, безумных птиц, все скопище озер, сгоревший лес, шеренги километров… Так вот вся жизнь, итог ее засмертны, два мотылька, малинник, свечи, бор.

1960

Псковское шоссе

Белые церкви над родиной там, где один я, где-то река, где тоска, затянув перешеек, черные птицы снуют надо мной, как мишени, кони плывут и плывут, огибая селенья. Вот и шоссе, резкий запах осеннего дыма, листья слетели, остались последние гнезда, рваный октябрь, и рощи проносятся мимо, вот и река, где тоска, что осталось за ними? Я проживу, прокричу, словно осени птица, низко кружась, все на веру приму, кроме смерти, около смерти, как где-то река возле листьев, возле любви и не так далеко от столицы. Вот и деревья, в лесу им не страшно ли ночью, длинные фары пугают столбы и за ними ветки стучат и кидаются тени на рощи, мокрый асфальт отражается в коже любимой. Все остается. Так здравствуй, моя запоздалость! Я не найду, потеряю, но что-то случится, возле меня, да и после кому-то осталась рваная осень, как сбитая осенью птица. Белые церкви и бедные наши забавы, все остается, осталось и, вытянув шеи, кони плывут и плывут, окунаются в травы, черные птицы снуют надо мной, как мишени.
Вы читаете Избранное
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату