Глаза твои, красавица, являлине церкви осени, не церкви, но печаль их.Какие-то старинные деревьямне были креслом, ты — моей свирелью.Я птиц кормил, я видел каждый волостех длинных лилий, что сплетал твой голос.Я рисовал его на вязкой глине полдня,потом стирал, чтоб завтра утром вспомнить.
[Осень] 1965
ЛИСТАНИЕ КАЛЕНДАРЯ
1Как будто я таился мертви в листопаде тело прятал,совы и мыши разговорпетлял в природе небогатой,и жук, виляя шлейфом гуда,летел туда широкой грудью,где над водою стрекот спицна крыльях трепеща повис,где голубой пилою горбыл окровавлен лик озер,красивых севером и ракой,и кто-то, их узрев, заплакал,и может, плачет до сих пор.2Гадюки быстрое плетеньея созерцал как песнопенье,и видел в сумраке лесовмеж всем какое-то лицо.Гудя вкруг собственного укружил в траве тяжелый жук,и осы, жаля глубь цветка,шуршали им издалека.Стояла дева у воды,что перелистывала лица,и от сетей просохших дымтемнел, над берегом повиснув.3Зимы глубокие следысвежи, как мокрые цветы,и непонятно почемуна них не вижу я пчелу:она по-зимнему одетамогла бы здесь остаться с лета,тогда бы я сплетал венокиз отпечатков лап и ног,где приближеньем высокиворота северной тоски,и снег в больших рогах лосейне тронут лентами саней.4И здесь красива ты была,как стих «печаль моя светла».