думаешь, что он его убил?
– Потому что я видел его жену. Это роковая женщина, из-за таких убивают… Гена в нее влюбился, за что и был наказан… Я бы тоже мог в нее влюбиться…
– Неужели она так хороша? – ревниво спросила она.
– Не то слово, – отозвался Дима.
Он по-прежнему стоял позади Наташи, не смея или не желая прикоснуться к ней.
– Она старше тебя и выглядит не так молодо, как ты. Но есть в ней изюминка… Чувственная женщина, я бы даже сказал, эротичная… Была бы у меня такая жена, я бы убил из-за нее любого…
– Я хочу ее увидеть.
– Ты увидишь обычную красивую женщину. Но не почувствуешь ее притяжения, потому что ты не мужчина. А мужчины чувствуют самку, это природное, на инстинктивном уровне. Словами это не объяснить. Это прочувствовать надо.
– И ты чувствуешь самку? – поддавшись на провокацию, спросила Наташа.
– Да. Потому что самец… Может, и не такой яркий, как твой Гена, но мужская природа во мне сильнее разума. Я пытаюсь ее подавлять, и пока Гена был жив, это мне удавалось…
– При чем здесь Гена?
– При том, что я говорю о тебе… Я помню тот день, когда ты выходила за него замуж. Тебе тогда восемнадцать было, а мне шестнадцать. Ты такая красивая, такая взрослая, а я – глупый прыщавый юнец. Ты даже не представляешь, как я ревновал. Я представлял, как ты ложишься с ним в постель, как ты… Это было ужасно, я так мучился, даже хотел вскрыть себе вены…
– Это правда? – с замиранием сердца спросила Наташа.
– И эту правду я хотел бы забыть… Хотел бы, но не могу… Ты всегда была для меня идеалом. Даже самые красивые женщины проигрывали тебе… Но я слабак. Если Круча мог убить Гену из-за своей жены, то я не смог бы убить его из-за тебя… Но его нет, а ты рядом. И чувствую себя вором, который крадет из церкви святыни… Чувствую, но не могу ничего с собой поделать…
С приятным содроганием она ощутила, как его руки легли ей на плечи.
– Скажи, пожалуйста, чтобы я ушел, – попросил он.
– Уходи, – закрывая глаза, вяло сказала она.
Ей приятны были эти прикосновения, но еще больше нравилось чувствовать себя желанной женщиной. Она вдруг ощутила себя той восемнадцатилетней красавицей-невестой, на которую пускал слюни юный Дима Загорцев. Она хотела, чтобы ее любили, чтобы ею восторгались.
– Ты не просто скажи, ты потребуй, – прошептал Дима, опуская свои руки ниже, к ее локтям.
Наташа промолчала. Она не хотела, чтобы он уходил.
* * *
Сплит-система работала с избыточной мощностью – в маленьком зале кафе было чересчур холодно. Впрочем, Степана это остановить не могло. Узнав, что вор Боярчик пожаловал сюда отобедать, он незамедлительно выехал, чтобы своим присутствием наперчить ему блюдо.
Он подошел к Боярчику со спины. Его телохранитель попытался преградить путь, но шедший рядом Комов осадил его – одной рукой показал красные корочки, а другой схватил за шиворот и молча передал на руки Савельеву и Лозовому.
Степан видел, как напрягся законник. Но надо было отдать ему должное – он не запаниковал, головы не повернул навстречу опасности. И даже сделал большой глоток из запотевшего бокала с пивом.
– А кафе-то не очень, – насмешливо глядя на его стриженую голову, заметил Степан. – Что, деньги в общак зажимают или нынче все законные воры такие скромные?
– Ты кто такой? – отставив бокал в сторону, но не оборачиваясь, резко и жестко спросил Боярчик.
– Я твоя ментовская судьба, Данила Батькович. Подполковник Круча. Думаю, ты обо мне слышал…
Боярчик думал недолго.
– Ну, слышал, и что? – с апломбом в голосе отозвался он. – Мусор – он везде мусор…
Степан обошел стол, ногой выдвинул стул, быстро, но без излишней суеты присел. И тяжелым взглядом вперился в законника.
Было видно, что Боярчик прошел суровую школу выживания в уголовной среде обитания. Он не обладал могучей статью, но в нем чувствовался стальной стержень. И взгляд у него сильный, напористый. Он криво усмехнулся, принимая предложенную игру – явно был уверен в том, что сможет передавить мента взглядом. Но Степан все-таки его переиграл – сначала растопил уверенность в его глазах, а затем заставил отвести их в сторону.
– Не с той ноты знакомство начинаешь, – сказал он с высоты своего положения. – Словами мусоришь, нехорошо.
– Че тебе надо, начальник? – пришибленно огрызнулся Боярчик.
– Ничего. Познакомиться с тобой хотел. Ты, говорят, вор серьезный, планов у тебя громадье. Только ты не думай, что я тебе развернуться здесь дам. Если порядок будет, хорошо. Если беспредельничать начнешь, пеняй на себя…
– Это у тебя все по беспределу, начальник. А у нас все четко, все в цвет…
– Грубишь. А я грубых не люблю.
– А я, знаешь ли, телячьи нежности с тобой разводить не собираюсь.
– Телячьи нежности, говоришь?.. А я думал, ты знаешь, на чью землю попал. Но вижу, ничего не понимаешь… Тебе воры власть дали, но их постановы для меня не указ. И твоя власть для меня – тьфу… Так что не надо рога выставлять, Боярчик. А то ведь больно будет, когда их сломают…
– А ты мне, начальник, не угрожай. Меня на ментовской понт не возьмешь. Я, начальник, пуганый. Были на моем пути такие, как ты, тоже сломать хотели, а я ноги о них вытер и дальше пошел…
– Федот, деревянный с двумя «эн» пишется или с одной? – насмешливо спросил Степан, обращаясь к своему заместителю.
– Если это исключение, то с двумя. А если это дуб с одной извилиной, то хоть с тремя напиши, все равно тупить будет…
Боярчик нервно закусил губу.
– Тупить – не в его интересах, – сказал Степан, пристально всматриваясь в него. – Ему же дела здесь делать, братва жестко спросит, если его здесь прокатят как последнего баклана… Вот мы ему сейчас вопрос зададим, а он нам ответит. Правда, Данила Батькович?
– Правда, – зловредно ухмыльнулся вор. – У тебя своя правда, начальник, у меня своя. И не напрягай меня своими вопросами, только время потеряешь…
– Ну что ж, время у нас на вес золота, – поднимаясь со своего места, сказал Степан. – Терять его не будем. А тебе мой совет, пораскинуть мозгами над своим поведением. Если одумаешься, дашь знать. Встретимся, поговорим… Времени на размышления у тебя много, целых два дня. Не будь деревом, Боярчик.
Круча забрал свою свиту и ушел, оставив вора в напряженном раздумье.
* * *
Напрасно Наташа пыталась удержать слезы. Увидев Гену в гробу, она разрыдалась, размазывая по лицу слезы и потекшую тушь.
– Ну, не надо, не надо, – успокаивал ее Паша, бережно придерживая за плечи. – Слезами горю не поможешь, а тебе держаться надо. Чтобы достойно проводить мужа в последний путь…
– Я не хочу, чтобы он уходил, – мотнула головой Наташа.
– Ну, в общем-то можно сделать так, чтобы он остался дома, – услышала она чей-то мужской голос.
Встревоженно обернувшись, она увидела невысокого сутулого мужчину с темным лицом и густыми кустистыми бровями. Он говорил спокойно, непринужденно, но его густой глубокий голос звучал громко. И неприятно – оттого что были в нем звуки, напоминающие неудобоваримый шелест пенопласта.
Он был до синевы выбрит, от него пахло хорошим одеколоном, белый халат идеально чист и накрахмален. И уродцем его не назовешь… Но Наташу тем не менее покоробил его вид. Он работал с покойниками и сам почему-то казался выходцем из страшного потустороннего мира. Глядя на него, она усердно изображала благодарную улыбку.
Это был тот самый пластический хирург, которого порекомендовал ей Паша. Он привел тело в божеский вид. Не сказать, что Гена лежал в гробу как живой, но для покойника десятидневной давности он выглядел более чем. Под толстым слоем грима не видно было следов от страшных ран, над которыми поработал хирург – явно мастер своего дела.
– Можно произвести глубокое бальзамирование, а еще лучше поместить обработанное тело в специальную морозильную камеру. Но это недешевое удовольствие, – равнодушно, если не сказать, с безмятежным цинизмом сказал мужчина.
– Нет, нет, тело нужно предать земле, – дрогнувшим голосом сказала Наташа.
Она и так заплатила двадцать тысяч долларов только за пластическую операцию. И гроб из красного дерева с кондиционером обошелся в копеечку. А еще ей навязали место на кладбище – хорошее, но за большие деньги. И плюс роскошный гранитный памятник на будущее… Игорь Белявин даже обиделся на нее за то, что она сама взяла на себя похороны мужа.
Наташа любила мужа, но она еще не сошла с ума, чтобы держать дома морозильную камеру с его телом. Она будет скорбеть по нему, плакать на его могиле, но жизнь продолжается, тем более что в ее судьбе появился новый мужчина…
* * *
Данила с трудом скрывал раздражение, глядя на Сафрона. Трудно было поверить в то, что этот сытый и холеный боров мог удерживать Битово под своей пятой на протяжении многих лет. Воровские смотрящие приходили и уходили, а этот самодовольный авторитет из бывших спортсменов жил в свое полное удовольствие и жрал мед большой ложкой. В общак платил, но жалкие крохи, которые иначе как подаянием трудно было назвать. А Данила в подаяниях не нуждался. Воровской общак для него – святое. Сафрон не только должен был отстегивать в казну, но и, желательно, подвинуться в бизнесе. Данила не прочь был бы открыть в Битове пару ночных клубов. Если, конечно, Старичок одобрит его идею и выделит под нее финансы…
– Меня твои пятьдесят штук в месяц мало интересуют, – жестко сказал Данила. – Пятьсот еще куда ни шло, а пятьдесят – это курам на смех…
– Хотел бы я видеть таких кур, – изогнув брови, усмехнулся Сафрон.
– А тебе
