выбрал такое имя.
Лишь очень дотошный историк смог бы точно определить время, когда из дружелюбных роботов, копирующих все западное, японцы превратились в искусных и квалифицированных инженеров, уже не нуждающихся в западной подпитке. Но «Васаби», разработанная на переходном этапе, сочетала в себе традиционные недостатки большинства западных машин со множеством новаторских японских неудач, отказ от которых в дальнейшем способствовал процветанию «Хонды» и «Тойоты».
Второй такой машины Ньют так ни разу и не встретил на дорогах, несмотря на все старания. Уже много лет он не слишком убедительно нахваливал ее экономичность и мощность в отчаянной надежде на то, что кто-то захочет купить такую же — ведь, как говорится, в компании и помирать легче.
Тщетно пел он дифирамбы двигателю, рассчитанному на целых 823 «кубика», трехскоростной коробке передач и потрясающим подушкам безопасности, которые надувались в опасной ситуации — к примеру, на прямой сухой дороге на скорости 45 миль в час, когда вы едва не попадали в аварию, поскольку подушки заслонили обзор. Ньют также впадал в лирику, расхваливая сделанный в Корее радиоприемник, способный потрясающе ловить «Радио Пхеньяна», и встроенную электронику, которая механическим голоском сообщала, что вы забыли пристегнуть ремень безопасности, даже если вы его пристегнули; причем, судя по всему, программист не знал не только английского, но даже и японского языка. В общем, заключал Ньют, все сделано по последнему слову техники.
Техника в данном случае, вероятно, относилась к периоду освоения гончарного ремесла.
Его приятели кивали и соглашались, но лично для себя решали, что, если бы им предложили на выбор «Васаби» или пешую прогулку, они предпочли бы вложить деньги в пару ботинок — результат все равно будет один, поскольку одна из причин потрясающей экономичности «Васаби» заключалась в том, что большую часть времени она стояла в гараже, ожидая, пока единственный в мире выживший агент фирмы «Васаби» перешлет особые коленвалы и прочие запчасти из города Нигирисуши.[107]
В туманном, дзенском трансе, который так хорошо знаком водителям, Ньют задумался о том, как именно пользовались такими булавками. Может, для начала говорилось: «У меня есть булавка, и я не боюсь ее применить»? «Имею булавку, готов путешествовать…» «За пригоршню булавок…» «Человек с золотой булавкой…» «Булавки острова Наварон…»[108]
Ньюту, возможно, интересно было бы узнать, что из тридцати девяти тысяч женщин, проверенных булавкой за долгие века охоты на ведьм, двадцать девять тысяч вскрикнули от боли, девять тысяч девятьсот девяносто девять не почувствовали ничего, поскольку применялись вышеупомянутые коварные булавки, а одна ведьма заявила, что булавка чудесным образом исцелила ее ногу от артрита.
Звали эту исцеленную Агнессой Псих.
И она нанесла Армии ведьмоловов непоправимый урон.
Одно из первых предсказаний в книге «Превосходных и Недвусмысленных Пророчеств» касалось смерти самой Агнессы.
Англичане, будучи по преимуществу народом дремучим и склонным к праздности, не испытывали такого сильного желания сжигать женщин, как другие нации Европы. В Германии костры сооружались и поджигались с поистине тевтонской скрупулезностью и регулярностью. Даже благочестивые шотландцы, на протяжении всей истории до изнеможения боровшиеся со своими заклятыми врагами (шотландцами), умудрились соорудить несколько костров, коротая долгие зимние вечера. Но у англичан, видимо, к этому никогда не лежала душа.
Возможно, одной из причин стала необычная казнь Агнессы Псих, которая в некоторой степени ознаменовала конец ведьмовской истерии в Англии. Однажды апрельским вечером ревущая толпа, разъяренная до предела привычками Агнессы (быть умной и лечить людей), притащилась к дому ведьмы и увидела, что Агнесса спокойно сидит себе в пальто, поджидая своих палачей.
«Что-то вы припозднились, — сказала она. — Я уж минут десять как должна гореть».
Тут она встала, вышла из дома и, прихрамывая, направилась сквозь внезапно притихшую толпу к костру, второпях сооруженному на деревенском выгоне. Как рассказывает легенда, она с трудом вскарабкалась на этот погребальный костер и, встав спиной к столбу, обхватила его руками.
«Вяжи покрепче», — велела она изумленному ведьмолову. А потом, когда обитатели деревни стали бочком подходить к этому костру, она высоко подняла красивую голову, ярко освещенную горящими факелами, и сказала: «Подходите ближе, добрые люди. Ближе, ближе, доколе пламя чуть вас не ожжет, ибо я призываю вас посмотреть, как умрет последняя истинная ведьма в Англии. Ибо я воистину ведьма, по разумению моему, хоть мне и самой неведомо, каково мое истинное Согрешение. А посему пусть смерть моя явится посланием миру. Подходите смелей, говорю вам,
Тут она устремила взгляд к небу над деревней и, широко улыбнувшись, добавила: «Это и тебя касается, старый дурень».
И после этого странного богохульства она не вымолвила больше ни слова. Не обращая внимания на насмешки толпы, она стояла гордо и неподвижно, пока кучи хвороста поджигали факелами.
Зрители подвалили ближе, а те, кто и раньше сомневались, теперь задумались всерьез, а правильно ли они поступают.
Взрыв, раздавшийся через тридцать секунд на деревенском выгоне и подчистую уничтоживший все живое в округе, видели даже в Галифаксе.
Впоследствии долго спорили, Бог или Дьявол наслал эту напасть, но записка, найденная в доме Агнессы Псих, сообщила, что божественному / дьявольскому вмешательству существенно помогло содержимое нижних юбок Агнессы, в которые она предусмотрительно зашила восемьдесят фунтов пороха и сорок фунтов кровельных гвоздей.
Кроме того, на кухонном столе Агнессы остались еще одна записка, отменяющая доставку молока, а также коробка и книга. Особые указания касались того, что надо сделать с этими предметами: их следовало отослать сыну Агнессы, Джону Гаджету.
Люди, нашедшие все это, — они пришли из соседней деревни, взбудораженные взрывом, — собирались было проигнорировать ее указания и просто поджечь дом, однако передумали, посмотрев на догорающие огни и усеянные гвоздями обломки. Кроме того, записка Агнессы содержала мучительно точные предсказания о том, что случится с людьми, которые не выполнят ее распоряжений.
Факел к костру Агнессы Псих поднес майор Армии охотников за ведьмами. Его шляпу обнаружили на дереве в двух милях от места взрыва.
Внутри шляпы на длинной тесьме было вышито его имя: Не-Прелюбы-Сотвори Пульцифер. Он был одним из наиболее усердных охотников на ведьм во всей Англии и наверняка порадовался бы, узнав, что его последний оставшийся в живых потомок направляется теперь, сам того не сознавая, к последнему живому потомку Агнессы Псих. Он, вероятно, решил бы, что наконец-то свершается стародавнее отмщение.
Если бы он знал, что на самом деле свершится, когда встретятся эти потомки, то перевернулся бы в могиле, которой у него никогда не было.
Сначала, однако, Ньюту предстояло разобраться с летающей тарелкой.
Она приземлилась на дорогу прямо перед ним как раз в тот момент, когда он, пытаясь найти поворот на Нижний Тадфилд, развернул карту и пристроил ее на руле. Ньют резко затормозил.
Она выглядела как любая летающая тарелка из мультфильмов, которые Ньют смотрел в детстве.
Забыв о карте, он изумленно наблюдал за тем, как дверь в тарелке с лихим свистом отъехала в сторону и на шоссе опустилась самодвижущаяся светящаяся дорожка. Сияющий голубой свет окружал фигуры трех инопланетян. Они сошли по трапу. По крайней мере, двое из них сошли. А третий, похожий на перечницу,[109] просто выпал, скатившись по наклонной плоскости.
Первые двое, не обращая внимания на отчаянный писк третьего, очень медленно прошествовали к машине Ньюта — характерным шагом всех полисменов мира, мысленно выписывающих штрафную квитанцию. Тот, что повыше, похожий на желтую жабу, завернутую в кухонную фольгу, постучал в окно машины. Стекло опустилось. Глаза пришельца оказались прикрыты зеркальными солнцезащитными очками
