Они посидели немного в хмельном молчании.
— Как-то многовато хлопот, чтобы поточить клюв, — пробормотал Азирафаэль.
— Послушай, — не сдавался Кроули, — дело в том, что птичка сточит эту гору до основания, но…
Азирафаэль открыл рот. Кроули мгновенно понял, что ангел собирается что-то сказать насчет относительной твердости птичьих клювов и гранитных гор, и поспешно закончил свою речь:
—
Азирафаэль застыл.
— И ты этот фильм полюбишь, — безжалостно упирал Кроули. — До глубины сердца.
— Но, милый мой…
— Выбора у тебя не будет.
— Но, послушай…
— На Небесах о хорошем вкусе и не слыхали.
— Но…
— И там нигде, вообще нигде не подают суши.
Ангел вдруг стал очень серьезным и болезненно поморщился.
— Я не могу разобраться с этим, пока пьян, — сказал он. — Мне нужно протрезветь.
— Мне тоже.
Оба они скривились, заставляя алкоголь покинуть их кровотоки, после чего сели уже ровнее. Азирафаэль поправил галстук.
— Не могу же я мешать осуществлению Божественного замысла, — прохрипел он.
Оценивающе глянув на свой стакан, Кроули наполнил его вновь.
— А как насчет дьявольского? — предложил он.
— Пардон?
— Ну, в данном случае замысел скорее дьявольский, не так ли? Мы над этим работаем. Наши парни.
— Да, но это все равно — часть Божественного замысла, — возразил Азирафаэль. — Вы не в силах сделать ничего, что не входило бы в непостижимый Божественный замысел, — добавил он с некоторым самодовольством.
— Размечтался!
— Нет, так и есть. В этом самом, — Азирафаэль раздраженно прищелкнул пальцами. — Как ты там любишь выражаться? В счетном конце.
— В конечном счете.
— Вот в нем.
— Ну… Если ты так уверен… — сказал Кроули.
— Никаких сомнений.
Кроули лукаво глянул на него.
— Тогда ты не можешь знать наверняка — поправь меня, если я заблуждаюсь, — ты не можешь быть уверен, что противодействие дьявольским козням не является частью божественного замысла. Ну, тебе же положено расстраивать происки нечистой силы при каждом удобном случае?
Азирафаэль засомневался.
— Ну да, вроде…
— Как увидел козни, сразу препятствуешь. Верно?
— Ну, в широком смысле, в широком смысле. На самом деле я скорее побуждаю людей самим противостоять Злу. Непостижимость, сам понимаешь.
— Отлично. Отлично. Только и всего-то. Вот и препятствуй. Ведь насколько я понимаю, — с жаром продолжил Кроули, — рождение еще ничего не решает. Главное — воспитание. Влияние извне. Иначе ребенок так и не научится использовать свои способности. — Он помедлил. — Во всяком случае, по назначению.
— Ну, если я буду тебе препятствовать, наши вряд ли станут возражать, — задумчиво промолвил Азирафаэль. — Скорее наоборот.
— Точно. Еще и перо тебе позолотят, — подхватил Кроули, ободряюще улыбаясь.
— А что будет с ребенком, если он не получит сатанинского воспитания? — спросил Азирафаэль.
— Да ничего особенного. Он же ничего не узнает.
— Но гены…
— Ой, только не говори мне о генах. При чем тут они? — сказал Кроули. — Возьми хоть Сатану. Создан ангелом, а вырос Главным Врагом. Уж если вспоминать о генетике, то можно с тем же успехом сказать, что этого малыша ждет ангельский чин. В конце концов, его отец когда-то был большой шишкой на Небесах. И думать, будто он вслед за папочкой станет демоном, все равно что ждать, когда у мыши с обрезанным хвостом родится бесхвостый мышонок. Чепуха. Все дело в воспитании. Уж ты поверь.
— И если на ребенка будут влиять не только Снизу, но и Сверху…
— В худшем случае Аду придется начать все сначала. А Земля получит еще по крайней мере одиннадцать лет. Ведь это чего-нибудь да стоит, а?
Азирафаэль вновь задумался.
— Так ты считаешь, что сам по себе ребенок не порочен? — медленно сказал он.
— Потенциально порочен. И так же потенциально склонен к добру. Огромный потенциал, которому можно придать любую форму, — Кроули пожал плечами. — С чего это мы принялись рассуждать о добре и зле? Это всего лишь названия команд. Мы-то с тобой понимаем.
— Что ж, думаю, стоит попробовать, — наконец согласился ангел. Кроули довольно кивнул.
— Уговор? — спросил он, протягивая руку.
Ангел осторожно пожал ее.
— С ним наверняка будет поинтереснее, чем со святыми, — сказал он.
— По большому счету, самому ребенку это на пользу, — уверил Кроули. — Мы станем кем-то вроде крестных отцов. Можно сказать, будем руководить его религиозным воспитанием.
Азирафаэль просиял.
— Знаешь, мне даже в голову такое не приходило, — обрадовался он. —
— Кстати, это не так уж и плохо, — заметил Кроули. — Вопрос привычки.
Ее называли Багряной. В то время она продавала оружие, хотя это занятие уже начало ей надоедать. Она никогда не занималась одним делом подолгу. Три-четыре сотни лет самое большее. Дальше рутина заедала.
Волосы у нее были не каштановые и не коричневые, а настоящие рыжие, глубокого медного цвета, и ниспадали до талии великолепными сияющими локонами — ради таких волос мужчины готовы сражаться насмерть, что нередко и случалось. Глаза ее были удивительного апельсинового цвета. Она выглядела лет на двадцать пять — и выглядела так всегда.
Она ездила на пыльном кирпично-красном грузовике, битком набитом разнообразным оружием, и с невероятной ловкостью пересекала на нем любые границы мира. Сейчас она держала путь в одну из стран Западной Африки, где как раз началась небольшая заварушка, которая благодаря доставленному грузу имела шансы перерасти в серьезную гражданскую войну. Но, к сожалению, грузовик сломался, и даже ее способностей не хватало для устранения поломки.
Хотя она отлично разбиралась в современной технике.
Поломка произошла в самом центре города.[42] А именно в столице Камболаленда — страны, последние три тысячи лет жившей в мире. Почти три десятка лет она назывались Сэр-Хамфри-Кларксонлендом, но поскольку полезными ископаемыми Камболаленд был небогат, а стратегически представлял не больше интереса, чем гроздь бананов, то и независимости добился до неприличия быстро. Жилось там, возможно, бедно и, несомненно, скучно, зато безмятежно. Племена вполне ладили друг с другом и давным-давно перековали мечи на орала. Правда, в 1952 году на городской площади пьяный волопас подрался с не менее пьяным волокрадом. Судачить об этом не перестали и по сей день.
