На часах было три пополудни. Антихрист прожил на Земле уже целых пятнадцать часов, последние три из которых некий ангел и некий демон провели, основательно накачиваясь спиртным.

Они сидели друг напротив друга в задней комнатке пыльного букинистического магазинчика Азирафаэля в Сохо.

В большинстве тамошних книжных магазинов есть задние комнаты, и большинство этих задних комнат полны редкими или хотя бы очень дорогими книгами. Но в книгах Азирафаэля не было иллюстраций — только старые коричневые переплеты и ломкие страницы. Изредка — только если его совсем уж загоняли в угол — он продавал одну из них.

А порой в магазинчик заходили деловые люди в черных костюмах, которые крайне вежливо интересовались, не желает ли хозяин продать магазин, чтобы лавка превратилась в типичное «розничное» заведение, более уместное в данном районе. Порой Азирафаэлю предлагали деньги — совали в руки объемистые пачки засаленных пятидесятифунтовых банкнот. Иногда во время таких переговоров другие типы в черных очках шастали по магазину, неодобрительно покачивали головами и ворчали под нос, как легко воспламеняется бумага и как трудно будет выбраться отсюда в случае пожара.

Азирафаэль кивал, улыбался и говорил, что подумает об этом. А потом они уходили. И никогда не возвращались.

Если ты ангел, это еще не означает, что ты идиот.

Стол между ними был уставлен бутылками.

— Дело в том, что, — сказал Кроули. — Дело в том, что. Именно в том. Что.

Он попытался сфокусировать взгляд на Азирафаэле.

— Дело в том, что, — повторил он, пытаясь сообразить, в чем же, собственно, это дело. — А дело, — сказал он наконец, — в дельфинах. В них самых.

— Это такие рыбы, — припомнил Азирафаэль.

— Не-не-не-не-не, — потрясая пальцем, возразил Кроули. — Млекопитающие. Самые что ни на есть. Разница в том, что… — Блуждая в болоте своей памяти, Кроули силился вспомнить, в чем же отличие. — Разница в том, что они…

— Спариваются на суше? — предположил Азирафаэль.

Кроули наморщил лоб.

— Н-не думаю. Нет, точно нет. Что-то такое с молодняком… Ладно, неважно. — Он взял себя в руки. — Все дело в том, что. Вот в чем дело. В их мозгах.

Он потянулся к бутылке.

— А что у них с мозгами? — спросил ангел.

— Большие мозги. В том-то и дело. Размерчик. Размер. Размер чертовски больших мозгов. А еще киты. Горы мозгов, уж ты мне поверь. Целое чертово море мозгов.

— Кракен, — сказал Азирафаэль, уныло глядя на дно бокала.

Кроули бросил на него долгий озадаченный взгляд, словно перед поездом его мысли на колею рухнуло бревно.

— А?

— Здоровенный шельмец, — ответил Азирафаэль. — Дрыхнет под толщей вод, в глубинах потаенных.[39] Под ракушками там и этими… прилипами, полипсами… короче, водорослями. И вроде как подымется на поверхность перед самым концом, когда моря закипят.

— Да ну?

— Точно.

— Так вот и я о том же, — согласился Кроули, откидываясь назад. — Море кипит себе, бедняги дельфины варятся в океанскую уху, а всем наплевать. И с гориллами то же самое. Они думают: ух ты, гляньте-ка, небо все красное, звезды сыплются, что это за траву нынче добавляют в бананы? И тут…

— Гориллы, они гнезда вьют, — заявил ангел, наливая себе очередную порцию. В стакан он умудрился попасть только с третьего раза.

— Ну да?

— Точно говорю. Я фильм смотрел. Гнезда.

— Это птицы, — сказал Кроули.

— Нет, гнезда, — упорствовал Азирафаэль.

Кроули решил с ним не спорить.

— Так вот, о чем бишь я, — продолжил он. — О всех созданиях, больших и шалых. Тьфу, то есть малых.[40] Все они, от мала до велика, живут себе. И у многих даже есть мозги. И вдруг — ба-бах!

— Но ты же тоже к этому причастен, — напомнил Азирафаэль. — Искушаешь людей. Вполне успешно.

Кроули с тяжелым стуком опустил стакан на стол.

— Нет, это другое. Они же не обязаны поддаваться. Сам говорил, непостижимость, да? Ваша придумка, между прочим. Я понимаю, испытания людей, все такое. Но зачем же до уничтожения?

— Ну хорошо. Хорошо. Мне это нравится не больше, чем тебе, но я уже говорил. Я не могу непонино… непивовино… в общем, не делать, чего велено. Мне как… ангелу…

— На небесах нет театров, — заметил Кроули. — И фильмов немногим больше.

— Ты меня не искушай, — с несчастным видом сказал Азирафаэль. — Знаю я тебя, старый змий.

— Да ты сам подумай, — безжалостно продолжал Кроули. — Знаешь, что такое вечность? Знаешь, что такое вечность?[41] В смысле ты вообще осознаешь? Вот смотри: на краю Вселенной стоит огромная гора, в милю высотой, и раз в тысячу лет — птичка…

— Какая птичка? — подозрительно осведомился Азирафаэль.

— Та, про которую я тебе рассказываю. И вот каждую тысячу лет…

— Одна и та же птичка каждую тысячу лет?

— Ну да, — поколебавшись, согласился Кроули.

— Чертовски старая птичка.

— Ладно. И каждую тысячу лет эта птичка летит…

— …ковыляет…

— …долетает до этой горы и точит свой клюв…

— Погоди. Не так все просто. Отсюда до края Вселенной, — ангел широко, хотя и слегка неуверенно взмахнул рукой, — до черта всякой фигни. Во как.

— Но она все равно туда долетает, — упорно гнул свою линию Кроули.

— Как?

— Неважно!

— Может, на звездолете, — предположил ангел.

Кроули слегка уступил.

— Возможно, — сказал он. — Если тебе уж так хочется. Так или иначе, эта птичка…

— Только это ведь край Вселенной, — перебил Азирафаэль. — Значит, звездолет такой, что до места долетят только твои потомки. И ты должен им сказать, значит, сказать должен: когда вы доберетесь до той горы, обязательно… — Он помедлил. — Обязательно — что?

— Поточи клюв о вершину, — сказал Кроули, — и вали обратно…

— …На звездолете…

— Да, а через тысячу лет все заново, — быстро вставил Кроули.