жизни. Наружный и самый тонкий слой (иногда тоньше микрона) — эпикутикула, — жироподобный, воскообразный, также чрезвычайно важен, так как регулирует воздушную и водную проницаемость панциря, что имеет особенное значение в пустынных районах, где к таким печальным последствиям может привести чрезмерная потеря воды…

Трудно в это поверить, но мы, кажется, едем. Машина мчится по гладкому и прямому шоссе. Так мы доедем до селения Дарбаза, что в переводе означает «ворота». Для нас это и правда будут ворота, потому что от Дарбазы мы свернем прямо в пустыню. До стоянки на Сырдарье останется 150 километров, причем по пути не встретится ни одного селения.

Мы пересекли речку Келес, на берегах которой я фотографировал листоеда и нарывника калида, миновали курорт Сары-Агач — здешние Минводы, — и с пышной, хотя и пыльной приташкентской растительностью, кажется, покончено. Начались адыры — степные бугры, предгорья. Ранней весной они похожи на пестрые волнистые ковры; сочная зеленая трава, ярко-алые и желтоватые тюльпаны Грейга (самые крупные из диких тюльпанов), крокусы, а следом за ними, в конце апреля, — фиолетовые поля малькольмии, желтые пятна пажитника и красные разливы маков. Сейчас, после месячной обработки безжалостным майским солнцем, адыры напоминают расстеленную кое-как светло-бурую шкуру огромного животного…

С утра мы занимались погрузкой машины. Правда, Розамат пригнал ее не к семи часам, как обещал, а часа на полтора позже, и мы с Георгием Федоровичем начали уже тревожно переглядываться. Однако вот машина появилась в воротах музея — голубая, свежепокрашенная, как новенькая, — и это был миг всеобщего ликования. На лице Розамата прочно утвердилось хозяйское, полное достоинства выражение — чувствовалось, что он здесь сейчас самый необходимый человек. Мы очень тщательно, проявляя незаурядную изобретательность, уложили в фургоне гору вещей, расположив их самым рациональным образом: чтобы они не помялись, чтобы было где троим сидеть, чтобы сорокалитровый молочный бидон с ташкентской водой не падал, а вода не выплескивалась. Мы были довольны своей укладкой, мы думали, что вещи так и будут лежать до самой Сырдарьи…

Сотрудники музея проводили нас добрыми напутствиями, пришел лично сам директор, Оскар Хайдарович, и позволил себе тепло улыбнуться на прощанье и даже пожать нам руки. Теперь это все позади. Впереди — Дарбаза, а за «воротами» — пустыня, полная неизвестности. Георгий Федорович заверил меня, что обычно они довольно быстро находят дорогу к своей стоянке, хотя с ориентирами в пустыне — сами понимаете…

Нас пятеро. В кабине — Георгий Федорович с Розаматом, в кузове — Сабир, Хайрулла и я. Чуть позже я вам представлю каждого персонально, а пока давайте смотреть в окно, прорезанное в стенке коробки как раз над крышей кабины.

Я сказал, что машина мчится? Это неверно. Точнее будет сказать, что она едва катится. Навстречу ползет лента асфальта. То ли Розамат плохо отремонтировал машину, то ли он потому едет так медленно, что боится растрясти вещи. И Сабир, который в прошлом году ездил в такую же экспедицию, гадает: если Розмарин по шоссе едет так медленно, то как же он будет тащиться там?

— А что там, очень плохая дорога? — осторожно интересуюсь я.

— Плохая не плохая, а если вещи нас не завалят, то хорошо. Пыли поглотать придется, — сверкая узкими глазами за стеклами очков, отвечает Сабир.

Вскоре выясняется, что наш фургон закреплен на раме всего лишь одним болтом. Так по секрету сказал Розамат самому молодому участнику экспедиции Хайрулле. Узнав эту пикантную новость, Сабир ругается по русско-узбекски, я же, как обычно, верю в светлое будущее.

А по обе стороны дороги, насколько хватает глаз, тянутся адыры. В Средней Азии вообще, а в адырах в частности водится очень много насекомых. Трудно себе представить, что они делают летом, в этакую жару и сушь. Ни одной свежей травинки! Видимо, они пьют росу по утрам (ночи здесь, как известно, прохладные), едят корешки, сухие остатки растений, листья ксерофитов, колючки. А самое главное — охотятся друг за другом. Ведь только некоторые из них вегетарианцы, большинство же, конечно, хищники. Хищники поедают вегетарианцев или других хищников, которые, в свою очередь, закусывают вегетарианцами. Без вегетарианцев не обойтись. Как не обойтись без растений, на которых стоит пирамида жизни. Ибо только они и умеют улавливать солнечный свет, переводя его в химическую энергию жизни. «Первичные продуценты» — вот как называются растения поэтому. Но в том-то и дело, что растительности летом в адырах не густо. И все же они кишат жизнью.

Насекомых и наукообразных здесь, судя но книгам, тьма. Самые крупные членистоногие охотники достигают в длину сантиметров двенадцати, если с ногами. Это фаланги. Хватает и пресмыкающихся — змей, ящериц, агам, черепах. Есть птицы — степной жаворонок, полевой жаворонок, в оврагах гнездятся сизоворонки, щурки, сизый голубь, пустельга, залетают на охоту стервятники, черные грифы, пустынный ворон.

Из млекопитающих, по словам Георгия Федоровича, встречаются лисица караганка, желтый суслик, слепушенка, даже барсук и дикобраз. А с растительностью не густо. Просто поразительно. Чем же все-таки питаются жертвы хищников — вегетарианцы?

Да что адыры. Адыры — рай. В самых жарких и сухих местах земного шара Долине Смерти (США), и пустынях Ливии и Аравии, в Сахаре, — там, где, кажется, все живое давно уничтожено палящими солнечными лучами, существует, оказывается, довольно разнообразная жизнь. После большого дождя, который бывает раз в десятилетие, мертвые пески оживают. Они покрываются множеством цветущих растений. Значит, семена сохранили всхожесть, несмотря на смертельно высокую температуру песка.

Вообще приспособляемость растений поразительна! Существуют сине-зеленые водоросли, выдерживающие нагревание до 85 градусов Цельсия — почти кипяток, а семена некоторых растений способны сохранять всхожесть после охлаждения до минус 270 градусов — настоящий космический холод, без трех градусов абсолютный нуль. В воде гейзеров Камчатки, имеющей температуру плюс 80 градусов, прекрасно себя чувствуют личинки комаров. На снегу в тундре весной можно встретить ледничников — крошечных насекомых из отряда скорпионниц. Один паук был пойман в Гималаях на высоте 7300 метров над уровнем моря, среди мертвых заснеженных скал, где нет никаких растений. Даже в глубоких пещерах, куда никогда не проникает свет, обитают представители нескольких типов и классов животных — саламандры, раки, рыбы, жуки-слепыши, так называемые «ненастоящие» кузнечики, губоногие, сенокосцы, клещи, пауки. Вся жизнь — в полном мраке, и все-таки, несмотря ни на что — в полном смысле слова «не смотря ни на что»: глаз-то нет, — жизнь! Известно, что без энергии Солнца ничто живое на Земле существовать не может.

Каким же образом получают энергию Солнца жители абсолютно темных пещер? А очень просто. Солнечная энергия приходит к ним в форме помета летучих мышей и птиц гуахаро, а также частиц растений, приносимых сточными водами…

А полярные животные? Ведь это только представить себе жизнь императорских пингвинов на Земле Адели в Антарктиде, где ветер достигает 70 метров в секунду при температуре от 10 до 30 градусов ниже пуля! По заключению специалистов, мороз в 30 градусов при таком ветре равносилен морозу в 180 градусов при штиле! Подсчитано, что за год через каждый квадратный метр поверхности ветер перевевает до 20000 тонн снега… И все же колонии императорских пингвинов процветают, а как раз в самое суровое время года странные птицы принимаются насиживать яйца. Я как-то разговаривал с человеком, прожившим год в Антарктиде. Он удивлялся тому, что колонии пингвинов зимой собираются в местах не только никак не