Коробков запротестовал:
— Надо учитывать обстоятельства, товарищ старший лейтенант. Основная масса машин сдана в армию в июне и в июле. Мы подбираем остатки.
— Обстоятельство есть только одно, — отрезал Березовский, — на фронте нужны исправные машины, там воевать надо.
Вошел начальник штаба, положил перед Юлдашевым бумагу. Тот прочитал, сказал:
— Пришла телеграмма: срочно прибыть в Москву для получения машины технической помощи! Кого пошлем?
— Я могу съездить, — мгновенно отозвался Коробков.
— Батальон без технического руководства оставаться не может. — Взгляд Юлдашева остановился на Овсянникове. — Возьмете водителя, товарищ Овсянников, и поедете. Есть у вас во взводе водители?
— Пока только один, — он показал на Сашу, — красноармеец Панкратов.
— Красноармеец Панкратов с вами и поедет. — Он вернул телеграмму начальнику штаба. — Выдайте им документы.
Саша встал:
— Разрешите доложить, товарищ капитан, я еще обмундирования не получил.
— Распорядитесь выдать, — приказал Юлдашев.
— «Бэу», — не то сказал, не то спросил начштаба. — Выдайте из энзэ.
Значит, есть новое обмундирование, наверное, немного, потому зажимают.
13
Такая неожиданность, такая удача! Юлдашев, конечно, хотел именно его послать. Хитрый татарин. Умница. И болвану Щербакову врезал.
Саша забрал у Евгения Юрьевича вещи и книги, отложил себе две пары белья, шерстяные носки, свитер, шарф, портянки, полотенце, бритву, помазок, мыло, зубную щетку, флакончик одеколона, мамину фотографию, двухтомник Чехова и «Войну и мир» тоже отложил — найдет место в машине, таскать не придется. Все остальное сложил в чемодан и вещмешок. Вечером позвонил маме, предупредил о своем приезде в служебную командировку.
Рано утром они с воентехником Овсянниковым уже сидели в поезде. Пассажиров в вагоне было немного, а при подъезде к Москве совсем мало осталось — въезд в Москву только по пропускам или вызовам центральных учреждений.
Овсянников оказался милым парнем, дружелюбным и разговорчивым. К Саше, хоть и подчиненному, обращался на «вы», как к старшему по возрасту, к тому же «интеллигенту». Улыбаясь, говорил:
— Вы когда политруку влепили насчет инвалида на костылях, я со страху чуть под скамейку не залез.
— Чего испугался?
— Политсостав! С ними слово не так, потом не обрадуешься.
Был он из Костромской области, работал в колхозе, потом в МТС на тракторе. Поглядывая в окно, рассказывал:
— В армии меня как тракториста на водительские курсы определили, всю действительную на машине отъездил, ну а потом, поскольку семилетку имею, послали в военно-автомобильное училище, вот я и младший воентехник.
Молодой, розовощекий, своим кубиком в петлице очень гордился, лихо козырял встречным старшим командирам, был доволен, когда рядовые козыряли ему, но, если не козыряли, не останавливал, молодец, не чванливый. Потащил Сашин чемодан: «Вам вещевого мешка хватит!»
Кого-то он напоминал Саше. Саша напрягал память и вспомнил… Молоденького лейтенанта, которого привел Макс на тот последний новогодний вечер. Лейтенантик старательно крутил ручку патефона, стеснялся, молчал, не решался заговорить с Варей. Сашу забавляло его смущение, он пытался втянуть Варю в разговор с лейтенантом, она тогда повернулась к Саше, и он впервые так близко увидел ее малайские глаза и нежное лицо. Потом он танцевал с Варей, держал ее маленькую ладонь в своей руке, она улыбалась, даже не пытаясь скрыть радости от того, что с ним танцует. Сколько ей было тогда? Шестнадцать лет, а ему двадцать два. Теперь ей двадцать четыре, а ему уже тридцать, пошел четвертый десяток, вот как быстро все пронеслось, проскочило, проехало, ушло.
А лейтенанта того звали Серафим, так его звали…
Овсянников не бывал в Москве, и она его ошеломила. Вокзал, площадь, люди, трамваи, машины. Не отходил от Саши, боялся потеряться. Перед комендантским патрулем оробел, волновался, глядя, как проверяют его и Сашины документы.
А Саше сразу бросилось в глаза, что толпа поредела, киосков почти нет. Много женщин в сапогах и гимнастерках, много военных грузовиков с красноармейцами, на земле серебристые аэростаты заграждения, вечером их поднимут в воздух, на площади зенитные орудия.
База, где они должны получить походную мастерскую, недалеко, в районе Красносельской. Доехали на полупустом трамвае, нашли базу в одном из переулков, были здесь, видимо, раньше какие-то склады. Громадный двор с железнодорожными путями, по периметру двора — мастерские, под навесами машины, вход в штаб с улицы. В коридорах много военных, шоферов, воентехников, тоже, наверное, приехали за машинами. В канцелярии девушка-писарь сверила их документы с каким-то списком, вернула Овсянникову.
— Идите к начальнику базы, налево, последняя дверь в конце коридора.
Овсянников пошел к начальнику, Саша присел на свой чемодан, жалел, что не позвонил маме с вокзала, черт его знает, сколько их тут продержат.
Вышел Овсянников:
— Товарищ Панкратов! Идемте со мной. Вас требуют!
Вслед за Овсянниковым Саша вошел в кабинет.
За столом сидел военинженер 3-го ранга. Поднял голову, посмотрел на Сашу… Руночкин!.. Черт возьми, Руночкин, его однокурсник, маленький, чуть косоглазый и кособокий Руночкин!
Руночкин поднялся, не отрываясь, смотрел на Сашу.
— Саша, ты?
— Вроде я…
Руночкин вышел из-за стола, они обнялись, расцеловались.
Овсянников смущенно улыбался, стеснялся своего присутствия, деликатный парень.
Скрывая волнение, Руночкин грубовато произнес:
— Чего стоите, садитесь!
Они сели.
От тех проклятых дней у Саши осталось мало приятных воспоминаний. Но о Руночкине вспоминал с теплотой — верный товарищ, единственный, кто не предал его в институте, выгораживал, защищал. Изменился Руночкин. Из-за военной формы, может быть. Раньше был немного скособоченный, а теперь выправка появилась, невысокий, ладный командир, держится уверенно, даже властно и не косит, смотрит прямо, Одно мучило Сашу — забыл его имя. В институте редко называли друг друга по именам, обычно по фамилиям. Вот и забыл. Как к нему обращаться? По званию? Он-то его по имени называет, а не красноармеец Панкратов.
— Передай своему командованию, товарищ воентехник, — сказал Руночкин, — пусть Господа Бога благодарят, что послали с тобой Панкратова, мы с ним учились в одном институте, в одной группе, понял? Я вам такую технику отгрохаю, какой ни у одного автобата нет. Понял?
— Так точно, понял, товарищ военинженер третьего ранга. Спасибо.
— Ты лишних слов не употребляй… Говори просто: военинженер.
— Слушаюсь, товарищ военинженер.
