— Ни о чем не беспокойся.
Костя прохаживался возле их дома в пальто с приподнятым воротником, в низко надвинутой на лоб кепке, похожий не то на сыщика, не та на гангстера из американского фильма, в таком виде Варя его еще не видела. Дурацкий маскарад.
Они пошли по Арбату.
— Кто подходил к телефону?
— Сестра.
— Она знает, что ты пошла во мне?
— Конечно.
Они свернули в Плотников, затем в Кривоарбатский переулок, дошли до пустыря против школы, присели на скамеечке. Было уже темно, светились мутные фонари, в окнах домов горел свеч, во переулку проходили редкие прохожие.
— Не надо без мужа ходить по ресторанам, — начал Костя, — можно нарваться на неприятности. Будь ты со мной, к тебе бы никто не пристал, пошла без меня, вот и нарвалась.
— До тебя, — ответила Варя, — когда у меня не было, так сказать, мужа, ко мне никто не приставал, никто меня не оскорблял. Эта особа оскорбила меня именно потому, что я
— Она психопатка, — возразил Костя, — она больная…
— Чем?
— Я тебе говорю, психически больная. Психопатки могут нести что угодно.
— Мне некогда, Костя, — перебила его Варя, — меня ждет сестра. Меня эта психопатка не интересует и то, что произошло в «Канатике», тоже. Мы с тобой разошлись.
Он молчал, потом вдруг улыбнулся, попытался взять Варю за руку.
— Подожди, Ляленька, не горячись. Я понимаю, ты сердита, но ведь мы с тобой не так уж и плохо жили. Ты делала все, что хотела: работать — пошла работать, хочешь поступить в институт, я тебе помогу, ты за мной, как за каменной стеной.
Она отняла руку.
— Не строй, Костя, иллюзий. Все кончено.
У него злобно дернулись губы.
— Нет! Ты обещала подождать, пока я найду комнату. А теперь я остался на улице, мне ночевать негде.
— Неправда. Ты сам сказал: тебе безразлично, где я буду жить, у сестры или у Софьи Александровны. Вещи, что ты мне купил, я оставила, забирай, можешь их проиграть на бильярде, можешь раздарить своим девкам. Так что мы с тобой в расчете.
— Нет, — он скривил губы, — нет, не в расчете, далеко не в расчете. Что ты обо мне сказала Софье Александровне?
— Я? Ничего.
— Врешь!
— Я не вру. Я и рассказала только про накидку, обязана была рассказать, иначе она обратилась бы в милицию и у тебя были бы неприятности. Ей и рассказывать нечего, она все хорошо видит. Ты обещал не приносить домой ружья, а вчера принес. Мне все надоело, и я ушла. А ты поступай, как хочешь.
— Я знаю, как мне поступать, за меня не беспокойся, — мрачно проговорил Костя, — с этой
— О ком ты говорить? — не поняла Варя.
— О твоей Софье Александровне, старой стерве, я ей припомню кое-что, она у меня попляшет. «У нас нет закона, одно беззаконие…» И насчет товарища Сталина… У нее, видите ли, сыночка посадили, так она уже поносит наше правительство…
Варя ожидала всего, только не этого.
— Костя, что ты говоришь?! Опомнись!
— Как вы со мной, так и я с вами. Тряпки мне вернула, думаешь тряпками откупиться. Не пройдет!
— Ах ты негодяй! — задыхаясь, крикнула Варя. — Доносчик, вот ты кем оказался. Только попробуй! Ничего ты Софье Александровне не сделаешь, запомни это! Скажешь о ней хоть слово, я подтвержу, что не она, а ты все это говорил, ты, понимаешь, ты. Я единственный свидетель, а поверят мне, а не тебе. Я скажу, что ты оговорил ее из мести, она не позволяла тебе держать в доме оружие, а ты держал на режимной улице. Только шевельни пальцем, только тронь Софью Александровну, я тебя в порошок сотру. И тебе никто не поможет — все эти Рины, Левочки, все тебя продадут.
Она не могла говорить. Гнев, злоба, возмущение душило ее.
— Говори, говори, в последний раз говоришь, в последний, — голос Кости перешел на шепот, — в последний, потому что я сейчас тебя застрелю!
И, как только он это сказал, Варя мгновенно успокоилась. Он держал руку в кармане, у него был револьвер, «Смит и Вессон», он как-то показывал ей, сказал, что револьвер какого-то знаменитого приятеля, он его взял для починки, врал, конечно, всегда врал. Но Варя его не боялась ни чуточки, не застрелит, побоится. И на Софью Александровну не донесет, тоже побоится. Ею овладели лихость, бесшабашность — пусть попробует, пусть!
