Вообще начало царствования Джеймза отмечено в театре большим развитием двух видов драмы — трагедии и сатирической комедии. В жанре трагедии первое место принадлежало Шекспиру. При Джеймзе появились на сцене: «Отелло» (1604), «Король Лир» (1605), «Макбет» (1606), «Антоний и Клеопатpa» (1607), «Кориолан» (1608). В это же время Джонсон написал одну из своих самых острых сатирических комедий — «Вольпоне» (1606).

Чем можно объяснить несомненное усиление социально-критических мотивов в драматургии первого десятилетия XVII века? Несомненно, в первую очередь резким обострением общественных противоречий. Но при Елизавете это приходилось делать с оглядкой. При Джеймзе сначала как будто стало легче. Новый король не торопился зажать рот писателям. На первых порах даже показалось, что при Джеймзе можно будет более свободно говорить с народом со сцены. В краткий промежуток пятилетия 1603–1608 годов английская драма пережила большой подъем, потому что писатели могли относительно свободно касаться острых социальных тем, лишь бы они соблюдали полную меру верноподданнического почтения по отношению к королю. Читая теперь пьесы, созданные в те годы, нетрудно увидеть, что многими драматургами после смерти Елизаветы владело ощущение, что наконец-то они вырвались на свободу и могут высказать то, что копилось в душе годами. Общих тем, во всяком случае, можно было касаться. Но даже отдаленные намеки на персону короля или его приближенных вызывали гром и молнию.

Новый король, как мы уже знаем, любил театр. Со времени его вступления на престол, с 1603 года, по год смерти Шекспира (1616) при дворе Джеймза состоялось сто семьдесят семь спектаклей труппы «слуг его величества».

Придворные спектакли были выгодным делом для труппы, ибо независимо от количества публики они оплачивались по твердой таксе, сначала установленной Генрихом VIII в сумме шести фунтов стерлингов, а при Елизавете поднятой до десяти фунтов стерлингов. Кроме того, в знак монаршей милости актерам платили еще некоторую сумму сверх этой.

В ночь на Святого Стивена, 26 декабря 1604 года, в королевском дворце Уайтхолл «слуги его величества» представили пьесу «Мера за меру». Как и предшествующая комедия, это пьеса, в которой все «кончается хорошо». Но прежде чем наступает этот хороший конец, происходят странные, страшные и просто чудовищные вещи. В Венском герцогстве вводятся в действие суровые законы, карающие смертью за прелюбодейство. Блюститель закона Анджело не разбирает ни правых, ни виноватых. Он судит одинаково строго и Клавдио, чья возлюбленная забеременела, прежде чем он успел с ней обвенчаться (проступок, вполне извинительный в глазах мужа Энн Хетеуэй), и содержательницу публичного дома. Нам нет нужды пересказывать всю эту историю, известную у нас не только по пьесе Шекспира, но и по переложению ее, сделанному Пушкиным в поэме «Анджело».

Пьеса Шекспира направлена против пуританского лицемерия. Воплощением этого порока представлен Анджело. Интересно, что произведение Шекспира было злободневным для лондонцев его времени. В один из последних годов правления Елизаветы главный судья королевства сэр Джон Попхэм задумал произвести чистку лондонских пригородов от публичных домов. Современный документ сообщает, что судья «преследовал бедных красивых девок без всякой жалости и снисхождения».

В пьесе Шекспира действие происходит в Вене, но зрители без труда узнавали знакомую им картину лондонских пригородов, где находились — часто по соседству с театрами — всякие злачные места.

«Мера за меру» — драма о том, как правосудие со страшной силой обрушилось на невинного человека — Клавдио. Видимо, во все эпохи классового господства случались такие «казусы», и гуманные писатели поднимали голос против несправедливости. Странно, что не заметили этой черты в Шекспире такие люди, как страстный защитник Каласа Вольтер и автор «Воскресения». «Мера за меру» — это своего рода «спор о Клавдио»: виновен он или не виновен, прав ли закон? Главные персонажи пьесы проверяются их отношением к судьбе злосчастного молодого человека. Центральная сцена драмы происходит в тюрьме, где Клавдио ожидает казни.

Суд и тюрьма определяют атмосферу этой пьесы, попавшей в разряд комедий только потому, что в ней все кончается благополучно. Шекспир написал ее для того, чтобы осудить ненужные жестокости законов и чтобы прославить «доблесть доброты». Образ доброго герцога выражает идеал, о котором мечтали во все времена деспотизма, — идеал справедливого и милосердного правителя. С такими образами у реалиста Шекспира всегда получались лишь частичные успехи. Для них не было живой модели, и поэтому они получались у него искусственными. Так обстоит и с добрым венским герцогом, который ходит переодетым среди своих подданных, чтобы проверять, справедливо ли управляют его наместники, и вовремя исправлять зло, причиняемое их произволом.

Такова первая пьеса, которую поставил на сцене Шекспир при новом короле.

Шекспир взывал к милосердию короля…

Как помнит читатель, Елизавета приговорила Саутгемптона к пожизненному заключению. Джеймз помиловал его. И тут же приказал арестовать Уолтера Рали, которому, как мы знаем, Елизавета поручила наблюдать за казнью Эссекса. Новая власть была милосердна к тем, кого осудила старая власть, но проявила беспощадность к тем, кого могла опасаться.

Рали как раз был безвреден, и его зря обвинили в заговоре. Его упрятали в Тауэр «на всякий случай». Но против нового короля действительно строились заговоры. Один из них наделал особенно много шума.

В ноябре 1605 года Джеймз должен был открыть новый парламент. Группа заговорщиков-католиков, во главе которых был Гай Фоке, подложила в погребе под залом заседаний бочки с порохом, которые она хотела взорвать, когда король явится в парламент. Случай помог открыть заговор, и Джеймз избежал опасности.

За короткий срок второй раз оказалось, что Шекспир был знаком с лицами, замешанными в заговорах. Один из заговорщиков, Кетсби, был владельцем имения в Стратфорде, и в пригородном доме Клоптонов происходили обсуждения и подготовка, предшествовавшие перевозке пороха в подвал парламента. В Лондоне же заговорщики сходились в таверне «Сирена». Как и в случае с заговором Эссекса, ветер политической истории пронесся близко от Шекспира. Зрители его новой трагедии «Король Лир» понимали, что имел в виду автор, когда вложил в уста одного из персонажей слова: «Везде братоубийственная рознь. В городах мятежи, в деревнях раздоры, во дворцах измены…»[93]

Другой отголосок порохового заговора сохранился в «Макбете», написанном тоже вслед за этим событием. Клоун-привратник, слыша стук в ворота, пытается догадаться, кто может явиться в столь поздний час. Одна из его догадок: «Да это криводушник, который свою присягу на обе чашки судейских весов разом кидал».[94] Публика шекспировского театра догадывалась: то был намек на иезуита Генри Гарнета, который знал о пороховом заговоре, но не донес о нем. Потом он, однако, явился с повинной, надеясь, что его простят, так как его вина была лишь в том, что он не донес своевременно о заговоре, который все равно сорвался. Суд не принял этого во внимание, и Гарнета казнили. Его-то и назвали «криводушником» («equivocator»).

На протяжении всего царствования происходили казни действительно виновных и невинных, как это было и при Елизавете.

На холме Тайберн вешали, привязывали к горящему колесу, четвертовали, рубили руки, ноги, головы. Тем, кому «повезло», отделывались легко: им выжигали клеймо или сажали на некоторое время в колодки, — «милосердие»!..

Все эти репрессии производились главным образом для устрашения народа. Признаков недовольства было все больше, и власть железом и кровью приводила народ в покорность.