Жуковский тоже был опытным чекистом, разработал не одну операцию по ликвидации уголовных банд.
С. Н. Гредасов с 17 лет начал работать в органах госбезопасности. До войны он возглавлял райаппарат в Граево Белостокской области. Закончил он свою карьеру министром внутренних дел Якутской АССР.
Была создана комиссия по передаче милиции в МГБ, в которую вошли Д. С. Гусев — заместитель Цанавы, и мой заместитель С. Д. Красненко. Когда происходит дележ такого рода, то, как правило, не обходится без конфликтов. Всегда тот, кто принимает, хочет забрать как можно больше, а тот, кто отдает, хочет больше оставить. Практически всегда на этой почве между руководителями возникают конфликты.
Цанава попросил у меня дополнительно 12 человек работников милиции и одного заместителя начальника ХОЗУ подполковника Пономарева. Красненко мне доложил об этой просьбе, но сказал, что не видит оснований для ее исполнения.
Мне позвонил Цанава и начал говорить, что Красненко не отдает ему людей. Я в ответ сказал, что это не совсем порядочно забирать у нас сотрудников больше, чем ему положено. «Хорошо, сейчас я к тебе подойду», — сказал Цанава и повесил трубку. Министерства находились рядом. Пришел, поздоровались. Цанава начал просить у меня этих людей. Я ответил отказом. Тогда Цанава промолвил: «Ну, если ты не согласен, то мне у тебя делать нечего». Развернулся и ушел.
В конце дня мне позвонили из ЦК КП Белоруссии и пригласили на заседание бюро, причем немедленно. Я спросил о повестке дня. Мне сказали, что я узнаю на месте. Председательствовал первый секретарь ЦК КП Белоруссии Гусаров. Он и начал меня стыдить, что я не могу решить элементарный кадровый вопрос, поделиться со своим коллегой кадрами. Он продолжил: «Мы же не можем по таким пустякам каждый раз собирать бюро». Тогда я сказал: «А я вас и не просил его собирать». Конечно, я не сдержался.
Гусаров сразу разозлился, повысил тон. Началось голосование, и все проголосовали за то, чтобы я отдал своих людей Цанаве. Я поднялся и сказал, что это решение неправильное. Тогда Гусаров мне сказал: «Ну жалуйтесь на нас». А я ответил: «На ЦК никогда не жаловался и не собираюсь». Мне пришлось подчиниться.
Один из секретарей ЦК КП Белоруссии М. В. Зимянин, а мы с ним дружили, тоже проголосовал против меня. Я решил после заседания зайти к нему и поинтересоваться, почему он так поступил. Только я с ним начал разговаривать, как вдруг входит Цанава. Довольный, он обратился ко мне с такой речью: «Сергей Саввич, ну что ты обижаешься? Ты же знаешь, как я тебя уважаю. Но в этом вопросе ты не объективен». Я стал ему возражать, но толку уже было мало.
При выходе из здания ЦК Цанава предложил мне доехать до места на его машине. Я поблагодарил и вежливо отказался. Но он стал настаивать. В конце концов, он махнул рукой и сказал: «Зря ты, Сергей Саввич, обижаешься, зря».
Вскоре Цанава был назначен на должность заместителя министра госбезопасности СССР и уехал в Москву.
Арест Цанавы, несомненно, был вопросом политическим. Формально его взяли за убийство С. М. Михоэлса. По делу Цанавы меня никто не вызывал. Но, как я думал, обо мне собирали сведения. И я не ошибся. Как-то я был на юбилее одного из заместителей председателя КГБ, уже работая в Москве. Во время застолья ко мне подсел один из работников ЦК КПСС и завел разговор на тему ареста Цанавы. Он сообщил мне, что мной очень интересовались после его ареста. У определенного круга лиц возникли вопросы по поводу того, что Цанава хорошо ко мне относился. Была создана комиссия, вызывались и допрашивались относительно меня и моих отношений с Цанавой люди, но ничего плохого обо мне комиссия от них не услышала. Я понял, что тогда в любой момент мог подвергнуться аресту и, вполне возможно, был бы расстрелян или получил бы большой срок.
Глава 11
Служба в Москве и Ленинграде (1953–1956 гг.)
В 1950 году министр внутренних дел СССР С. Н. Круглов вызвал меня в Москву. Причину я не знал. При встрече министр спросил, как дела в БССР, а потом сказал, что есть предложение назначить меня его заместителем. Дополнил, что с ЦК КПСС вопрос согласован.
Я поблагодарил его за доверие и сказал, что прошу оставить меня в Минске потому, что со стороны ЦК партии, правительства претензий ко мне нет, да и мой недавний отчет о работе МВД БССР на коллегии союзного министерства не вызвал особой критики, плохой оценки. Он сказал, что поэтому и хотел меня перевести. Я заметил, что он не ожидал отрицательного ответа и был несколько удивлен.
— А может, вы подумаете, а завтра скажете? Какие более убедительные причины есть у вас?
Я сказал, что у меня два сына и оба учатся, старший в институте, а младший в средней музыкальной школе при Минской консерватории. «Здесь проблем я не вижу, — сказал он, — поможем перевести». Я подтвердил, что это меня очень сильно беспокоит.
Круглое сказал: «Подумайте хорошо, а завтра в 10.00 приходите, вернемся к этому вопросу». Я понимал, что это повышение, более высокое доверие, но работа не самостоятельная, к которой я привык.
И вдруг меня осенила мысль. П. К. Пономаренко в это время из Минска, где работал первым секретарем ЦК Компартии Белоруссии, был переведен в ЦК КПСС на должность одного из секретарей, и я знал, что в сферу его деятельности входил и отдел административных органов ЦК и МВД СССР. Значит, без него этот вопрос не обсуждался. Я зашел в управление кадров, позвонил по вертушке (правительственный телефон) П. К. Пономаренко и попросил его принять меня.
— Приезжайте, — сказал он.
Я рассказал ему о предложении Круглова и привел те же доводы, почему прошу не делать этого. Пономаренко знал меня очень хорошо и сказал, что он был уверен, что я соглашусь. Он был несколько удивлен моим отказом и сказал, что товарищ И. В. Сталин недавно высказал мысль, что более пяти лет не следует держать ответственных работников на одном и том же месте, чтобы не засиживались, целесообразно переводить в другое место, так как слишком привыкают они к обстановке, к людям, а те к ним, — теряется острота в работе и т. д. Однако я стоял на своем.
Я убедил Пономаренко в том, что более нужен в Белоруссии, и Пантелеймон Кондратьевич обещал переговорить относительно меня с Кругловым.
На другой день к 10.00 я был у Круглова. Я прочитал на его лице неудовлетворение моим поведением. «Мне звонил П. К. Пономаренко, — сказал он. — Ну что ж, поезжайте в Минск, работайте, это весьма важное направление».
Я поблагодарил его и в тот же день уехал в Минск. Надежда Павловна была очень обеспокоена моей поездкой и очень рада была возвращению, особенно когда я сказал ей о причинах вызова. Мы снова продолжали жить и работать в Белоруссии, ставшей для нас второй Родиной.
Вскоре я попал с должности министра на должность начальника 3-го спецотдела МВД, а затем КГБ при СМ СССР. Но отдел этот котировался как управление. Должность была генерал-майорская. Это было еще при Л. П. Берия. С. Н. Круглова назначили министром объединенного министерства. Произошло это следующим образом.
В ЦК КП Белоруссии возник вопрос, кого оставить министром в республике: министра госбезопасности
