— У Сытника все подтянулись? Почти все.

— Где Петров?

— Ждем с минуты на минуту. Самая большая опасность — артиллерия. Целый дивизион лупит во фланг.

- Пусть танки, которые здесь стоят и у которых исправны пушки, бьют по фашистским батареям. Демаскируем КП — черт с ним. Все равно сейчас будем сниматься.

Потом я повернулся к старшему батальонному комиссару Новикову:

— Собирайте под метелку всех штабников, писарей, безмашинных танкистов, кто попадется, — будем атаковать артдивизион. А то — беды не оберешься.

Новиков со старшим политруком Харченко и прокурором дивизии Смирновым собрали десант, разбили его на группы. Тут подошла моя «тридцатьчетверка». Что за вид? У пушки разорванный, погнутый ствол, на бортах десятки черно-красных вмятин. Коровкин докладывает:

— Оба пулемета вышли из строя, триплексы побиты…

Я только махнул рукой и повел пехоту в тыл гитлеровскому дивизиону. Три группы — Новикова, Харченко, Оксена. Каждая должна захватить по батарее.

Идем через болото, проваливаемся. В вытянутых руках над головами винтовки, пистолеты, гранаты. У некоторых в зубах кинжалы от СВТ.

Грязные, страшные, как болотные черти, врываемся на огневые позиции немцев, украшенные березками и старательно укрытые сверху пестрыми маскировочными сетками.

150-миллиметровые гаубицы не развернешь в одно мгновенье. Рвутся гранаты, гремят выстрелы. Кое-где дело доходит до рукопашной.

Мы выходим победителями: все три батареи с исправными орудиями, с запасами маслянисто поблескивающих снарядов — наши. Сказочное богатство! Но этого мало.

— Товарищу Оксену со своей группой захватить штаб дивизиона, а главное тягу, тягу — любой ценой.

Бойцы быстро осваивают немецкие гаубицы. Новиков командует дивизионом. Военюрист Смирнов, служивший наводчиком во времена гражданской войны, становится за старшего на одной из батарей.

В лесу, куда скрылась группа Оксена, стрельба, пулеметные очереди. Плохой признак. У наших пулеметов не было.

Вскоре появляются красноармейцы. Один опирается на винтовку, троих несут товарищи. Шествие замыкает Оксен. Без фуражки. Блестит на солнце белая лысина. В руках по пистолету.

— Не вышло… Нарвались… Два пулемета… Оксен сплевывает кровью.

— Что с тобой?

— Ничего… Было дело под Полтавой… Вместе с Оксеном возвращаюсь на командный пункт. Толстяк Петров, отдуваясь и вытирая грязным платком красное потное лицо, докладывает Курепину. Заметив меня, сует платок в карман и начинает сначала.

Его танки на подходе. Некоторые едва тянутся. Немцы бомбят Птычу и высоту 278,4. Наших там нет. Не дождавшись конца доклада, я обращаюсь к Курепину.

— Где Васильев?

— Неизвестно.

— Связь?

— Не отвечает. Подхожу к КВ.

— Товарищ Ковальчук, прошу прощения, но танк придется уступить мне. Ничего не попишешь. Таковы обстоятельства. Держитесь с командным пунктом. Подполковник Курепин в случае чего поможет.

Кинооператоры с несвойственной им безропотностью вылезают из машины. Вытаскивают свои камеры. Бойкий на язык Ковальчук молчит.

Удивительное зрелище открывается мне, когда танк выходит на плато. В первый момент кажется, будто справа и слева горит лес. Черный дым обволакивает деревья, кусты, задевая за ветки, медленно ползет в небо.

Останавливаемся у подбитой «тридцатьчетверки». Бледный худой лейтенант с лицом и руками, перепачканными маслом, объясняет:

— То горят танки. Шестнадцатая непромокаемая. Машины стояли на опушке, а экипажи дрыхнули в лесу. Мы били с короткой дистанции. Снаряд — танк, снаряд танк… Майор Сытник пошел вперед.

Связываюсь по рации с Сытником. В наушниках знакомый голос:

— Дали Гитлеру. Нехай посчитает, скильки танков в лесу горят.

— Где Васильев?

— Не знаю. Небось с Волковым.

На открытом поросшем густой травой поле все чаще встают черные фонтаны.

КВ по диагонали пересекает поле и нагоняет колонну Волкова.

Но Волков тоже не знает, где Васильев и Немцев. Он видел, как танк комдива пошел в атаку, как взял правее, в сторону Сытника. Сначала слышал по радио Васильева, но потом голос комдива умолк.

Тем временем из лесу появляются фашистские машины. Значит, враг уже сориентировался и вводит в бой резервы. Теперь нас может выручить только скорость. Но не бросать же на произвол судьбы машины Петрова!

В небе проплывает «костыль». За ним спустя минут пять — эскадрилья бомбардировщиков. Она еще не отбомбилась, когда из-за леса вышла вторая, потом третья… шестая… Мы потеряли счет. Исчезла граница между полем и лесом. Исчезла дорога. Исчез горизонт…

Но связь с Сытником и Волковым работала. Прямой наводкой бил по немецким танкам гаубичный дивизион, которым командовал Новиков.

Курепин вовремя подтянул командный пункт вперед, поближе к своим танкам. У него осталась одна санитарная машина и три штабные.

Полковые и дивизионные штабники осаждают меня — что делать с документами?

Подбегает Оксен:

— Сзади, на опушке, наши танки.

Я поднимаю к глазам бинокль. Неужели возможно такое? Неужели наконец-то Рябышев прорвался к нам?

Но почему танки не устремляются на помощь, почему медлят, неторопливо разворачиваются перед лесом?

И прежде, чем я увидел кресты, понял, это немцы. Они не спешат атаковать, ждут основные силы. К чему спешить, куда мы денемся?

Командный пункт переходит к лесу, под защиту дивизиона Новикова. Туда же постепенно стягиваются танки Петрова, изуродованные, с израсходованными моторесурсами.

Еще часа два назад, когда я говорил с Сытником, фашистские машины не охватывали нас железной клешней, не зажимали мертвой хваткой, и небо еще было чисто. Горели на опушках десятки немецких машин и, возможно, мы могли вырваться. Но для этого надо было пожертвовать тихоходной группой Петрова. Иными словами: ради возможного собственного спасения и спасения части сил предать товарищей, бросить их на верную гибель… Нет, на такой шаг я не мог пойти и поныне считаю, что поступил правильно.

…Когда очередная бомбежка кончилась, со всех сторон на нас рванулись в атаку Рz.III и Рz.IV. Сосчитать их было нельзя. Может быть, две сотни, может быть — три.

Факелом заметалась по полю одна наша «тридцатьчетверка». На КВ навалилось сразу десятка полтора Рz.IV.

Расстреливаем немецкие машины в упор. Кончились снаряды, пошли на таран.

Запылала, как костер, машина Волкова. Он с трудом выбрался из нее. Раненая нога отказывалась служить, Волков упал и потерял сознание. Вслед за ним из открытого люка горящего танка не появился никто.

Сытник в горячке боя вырвался на КВ вперед. Протаранил несколько Рz.III. Машина превратилась в бесформенную груду металла. Он стал отходить с экипажем в чащу кустарника.

Сочная трава вокруг пожелтела. Дым цепляется за нее. Несмолкаемый грохот наполняет воздух,