И осеклась, смущенная необычным видом пани Карской. В первую минуту, в полутьме прихожей, Анна просто не узнала ее; перед ней стояла словно бы другая женщина, лет по меньшей мере на десять старше. Она вся почернела, лицо осунулось, в темных, казавшихся непомерно большими глазах пылала тайная мука.
Решив, что Карская больна, Анна хотела было извиниться за свой визит. Но та сердечно обняла ее.
— Это хорошо, что вы пришли. Войдите, пожалуйста.
Когда они вошли в комнату, из соседней двери тотчас выглянула Тереска. Пани Карская подошла к ней.
— Иди играй, Тереня. — Она погладила дочку по голове. — Мамочка хочет с тетей поговорить.
Малышка обиженно надула губки.
— А Тереня?
— Потом, родная, поиграй сейчас сама.
— Я же всегда сама играю, — ответила девчушка.
Но все же вышла. Пани Карская немного постояла у дверей, потом села напротив Анны. На свету лицо ее казалось еще более измученным.
— Это хорошо, что вы пришли, — повторила она медленно, в раздумье. — Я как раз хотела зайти к вам, хотела…
Она склонила голову и только спустя минуту подняла на Анну темные свои глаза.
— Прошу вас, скажите, — начала она неуверенно, — может быть, вы знаете… где бы я могла увидеться с братом вашего мужа, с паном Юлеком?
Анна слегка покраснела.
— Вы не знаете?
Анна покачала головой.
— Он уже не зайдет к вам?
— Скорее всего нет, — тихо ответила Анна.
— Ах, так! — шепнула пани Карская как бы самой себе.
Воцарилась тишина.
— А что, Влодек хотел бы увидеться с Юлеком? — спросила Анна.
— Нет, — возразила Карская. — Влодек вчера не вернулся домой.
Анна вздрогнула.
— Как не вернулся?
Пани Карская встала, вынула из лежавшей неподалеку сумки какой-то листочек и, без слова, протянула его Анне. Та прочла раз, другой. Вдруг Карская подошла к ней, схватила ее за руку.
— Умоляю вас, если вы хоть что-нибудь знаете о Юлеке, скажите мне! Они наверняка должны быть вместе, я это знаю. И ничему не стану препятствовать. Я хочу только знать, только знать, где мой сын, за что он хочет погибнуть… Ничего больше…
Анна тоже не сомневалась, что Влодек участвует в операции вместе с Юлеком. Однако она колебалась — имеет ли право выдать доверенную ей тайну? Пани Карская это почувствовала.
— Я вас умоляю, — она сильнее стиснула руку Анны.
Столько страдания и муки было в ее голосе, что Анна решилась. Пани Карская слушала спокойно и молча. Только лицо ее стало совсем серым, а глаза — еще темней.
— Вот так! — промолвила она, когда Анна умолкла. — Значит, больше я его не увижу…
— Может, они не вместе пошли, — шепнула Анна.
— Нет, нет, я знаю, что они вместе! Что поделаешь…
Она поднялась и сжала виски маленькими узкими ладонями.
— Что поделаешь, — глухо повторила она. — В Польше матери должны знать, что, воспитывая сыновей порядочными людьми, они чаще всего готовят их на смерть. Но почему он не сказал мне? — вспыхнула вдруг в ней обида. — Ведь я бы не стала его удерживать… Как я могла бы его удержать?
После полудня со стороны города стали доноситься все более частые и мощные взрывы. На таком большом расстоянии трудно было определить, чем именно они вызваны: то ли зажигательные бомбы, то ли динамит. Но после каждого взрыва, вероятно, вспыхивал новый пожар: чуть погодя черный столб густого дыма вздымался из гетто к небу.
В кухне Пётровских пеклись пироги и готовился бигос. Запах его распространялся по всей лестничной клетке. Пётровская, красная, разгоряченная, в рубахе и в цветной нижней юбке, металась между кухней и комнатами: когда можно было отойти от печки, кончала уборку квартиры. К вечеру ей хотелось со всем управиться.
— О боже! — воскликнула она, когда особенно мощный взрыв всколыхнул землю. — Ну и лупят!
Она подошла к окну, и тут внимание ее привлекла группа людей на тротуаре возле дома Макарчинского, за углом.
— Юзеф! — заглянула она в соседнюю комнату. — Глянь-ка, что там творится возле Макарчинского.
— А чего? — спросил тот, не поднимаясь с кровати.
— Ты погляди, какая уйма людей!
Он неохотно поднялся и выглянул в окно.
— Где там уйма! Несколько человек всего.
— Как это несколько? — возмутилась она. — Посчитай, шесть, семь. Смотри, даже Владек Замойского…
Действительно, Владек стоял в группе обсуждающих что-то людей. Но Пётровского это нисколько не тронуло.
— Ну и что? — буркнул он, пожав плечами.
— О господи! — разволновалась Пётровская. — Не видишь, стряслось что-то? Ступай-ка, узнай.
— Сама иди! — Он лениво потянулся.
— Матерь божья! Или не видишь, что я не одета? Я к нему как к человеку…
Оживленная жестикуляция собравшихся заинтересовала наконец Пётровского. Он надел пиджак, шляпу и вышел. Проходя по двору, взглянул в сторону балкона Малецких.
Пётровская тем временем побежала на кухню помешать бигос. Еще проверила, хорошо ли румянится сдоба, и тотчас вернулась в комнату. Пётровский уже присоединился к собравшимся.
Воротился он минут через десять.
— Ну? — встретила его в дверях возбужденная супруга. — Чего ты так долго торчал там? Что стряслось?
— А я знаю? — Он бросил шляпу на кровать. — Так, болтают…
— Как это болтают? Что болтают?
— Будто гестапо приехало куда-то на Лисовскую…
— Что ты говоришь? — перепугалась она. — Когда? Сейчас? И что, забрали кого?
— А, вроде евреев каких-то, — ответил он равнодушно.
Пётровская покраснела вся и сперва не могла даже слова вымолвить, будто поперхнулась этим известием. Через минуту только пришла в себя.
— Юзек! — решительно вскричала она. — Пригляди за тестом, я сейчас вернусь.
Она открыла шкаф и, вытащив оттуда платье, начала торопливо одеваться. Пётровский поморщился.
— Куда бежишь?
— К Замойскому, — ответила она коротко, натягивая чулок.
Он пожал плечами.
— Чего это?
— Как это чего? — Она выпрямилась, вся красная, вспотевшая. — Не видишь, что творится? Или прикажешь сидеть сложа руки и дожидаться, пока всех нас прикончат из-за одной жидовки? Не бывать тому! Я в гестапо не побегу, не хочу ничьей крови на совести иметь, но кое-кто побежит.
