– Когда квартиру проверяли, окно лоджии было закрыто, – напомнил Артем. – Как же ты выбрался?
– Через черный ход. У меня и от него ключ есть. Когда охранник телик смотрит, пройти легче легкого, по лестнице спустился, и все. И вошел так же, окно-то я закрыл. Рисковал, конечно, но повезло. Я почему по стене лазаю – чтоб не нарваться. Хотя дом чудной, жильцов совсем ничего. А за деревьями не видно, как я по стене. И охранник из дома ночью не выходит. Они вообще всю ночь спят. Просто я боялся в подъезде с кем-то ненароком столкнуться, да и услышать могли, как я дверь отпираю.
– Это мы уже поняли. Ты нам про убийство расскажи, – напомнила я.
Парень нахмурился.
– А чего я знаю-то? Ну, шумели… Я к двери подошел, заглянул в глазок. Соседка с парнем дверь открывали, оба на ногах не стоят, он даже пьянее, чем она. Зашли и ключ в замке оставили, совсем голова не варила. Я успокоился и пошел телик смотреть. Потом девка заорала.
– Что значит заорала? – насторожился Артем.
– То и значит. Как завопит: «Дядя Вася…»
– Дядя Вася – это консьерж, что ли?
– Ну… Она его за бутылкой посылала, за шампанским. Давай, говорит, бегом, одна нога здесь, другая там. По-моему, она уже ничего не соображала.
– А что дядя Вася?
– Откуда я знаю? Подошел, сказал: «Что ты кричишь, весь дом на ноги поднимешь». Кого поднимешь, если нет никого.
– Он подходил сюда? – уточнила я.
– Конечно, раз я его слышал. Я с кухни шел. Слышу, они говорят.
– К глазку не подходил?
– Нет. Очень мне нужны их пьяные разборки. Потом все стихло, я еще до комнаты не дошел, а они уже угомонились.
– Ты уверен в том, что консьерж поднимался сюда?
– Конечно. Что я, врать буду? Потом он еще раз здесь был, с соседом. Я в глазок видел. Я днем сплю, а ночью от безделья прислушиваюсь, да и страшновато.
– Вот что, – сказал Артем, поднимаясь. – Поедешь с нами. Не волнуйся, надолго не задержу, если не врешь, конечно. Проверим твои показания, и гуляй.
Ехать Диме очень не хотелось, но он, разумеется, понимал, что выбора у него все равно нет.
– Старик соврал, – с неудовольствием глядя на меня, заметил Артем, точно не старик, а я соврала. – И этому должна быть причина.
– Значит, она у него была, – кивнула я.
– Думаешь, убил он? Но какая причина?
– Давай ее поищем. Где, кстати, сейчас Глымов?
– В больнице, у него же сердце больное, а здесь убийство…
Я пошла к двери, собираясь проститься с Артемом, но вдруг замерла, ибо ко мне пришла мысль, которая, должно быть, и не давала мне покоя все это время: сестра Гавриловой говорила, что художник, тот самый, с кем у Гавриловой была несчастная любовь, знакомил Настю с отцом, а по документам у него вроде бы отца нет. Странно, что я тогда не придала этому значения, решив, что она оговорилась.
– По документам эта женщина – мать-одиночка, но отчество у сына Васильевич. Неужто все так просто? – покачал головой Артем.
– Да уж, – вздохнула я. – Простота большой трагедии.
Стас спал в машине, дожидаясь, когда я вернусь от Артема.
– Ну что? – зевая, спросил он. – Парень рассказал что-то интересное или мы зря потратили столько времени?
– Тебе его точно тратить ни к чему, в то время, как прах твоей бабушки до сих пор лежит в чужой земле. Завтра попробую тебе помочь и восстановить историческую справедливость в знак большой любви и благодарности к братскому литовскому народу.
– Хочешь сказать, что своих дел у тебя больше нет? Неужели парень видел убийцу?
– Так мне еще никогда не везло. Однако надо и ментам поработать. Не только мне чужие пороги обивать.
– Куда ты едешь? – удивился Стас, заметив, что я сворачиваю на светофоре.
– В гостиницу, где ты живешь. У меня ты все-таки загостился.
– Гонишь? А как же плохие ребята?
– Ты с ними прекрасно справляешься.
Он еще что-то говорил, но я в ответ лишь дипломатично улыбалась и с облегчением высадила его возле гостиницы.
Все действительно оказалось до банальности просто. Много лет назад и Глымов, и погибший художник Сушков, и Гаврилова жили неподалеку друг от друга. Молодые люди знали друг друга с детства. Правда, потом долго не виделись, пока уже взрослыми людьми не встретились вновь. Но не это обстоятельство было для нас самым интересным. Глымов, по рассказам его бывшей соседки, охотно заводил романы на стороне.
