успокоения стране, скорее наоборот. Среди крестьянства чувствовалось большое недовольство. Один из крестьянских депутатов от Вестйётской провинции как-то, за бокалом вина, сказал, что крестьяне собираются перебить дворянство. В Перке вспыхнуло большое крестьянское восстание, которое удалось подавить лишь после того, как его вожаков арестовали и колесовали в районах Нормальме и Седермальме в Стокгольме. Кристина решила проблему наследования королевской власти, но гораздо труднее было решить финансовый вопрос и еще труднее — огромную задачу сохранения свободы крестьянства [60].
В ближайшие годы после сессии риксдага 1650 г. поверхностному наблюдателю могло казаться, что придворная жизнь полна удовольствий и пышных празднеств, приличествующих молодой великой державе. Когда умер Густав Адольф, государственный совет еще мог вынести решение не приглашать на похороны иностранцев, так как, «если они приедут к нам, то увидят нашу нищету». Теперь Швеция должна была во что бы то ни стало блеснуть пышностью двора. Королева сама устанавливала придворный этикет и церемониал согласно требованиям и духу времени. Она ввела празднества, где литература и музыка, рыцарские забавы в средневековом духе и «балеты» в континентальном стиле занимали огромное место. Первый выдающийся шведский поэт в духе Ренессанса, Георг Шернйельм, описывал придворные пиры и написал гекзаметром оду о Геркулесе на распутье, в которой воспевал героические идеалы своего времени. Выступали комедианты и музыканты со всей Европы. Шведский двор еще со времени Густава Вазы был центром музыкальной жизни страны, при Кристине же там творили выдающиеся композиторы Италии и Германии. Лучшие европейские портретисты посещали Швецию. Это был период блестящей придворной жизни, расцветшей впервые после середины XVI в., когда Эрик XIV пытался создать такую же пышность при дворе.
Между тем летом 1651 г. Кристина представила государственному совету проект отречения от престола. В июле 1654 г., преодолев ряд затруднений, она осуществила свой проект. Как мы уже видели, она была не первым шведским правителем, который питал подобного рода замыслы, но она первая осуществила их на деле.
Отречение Кристины находилось в тесной связи с тем моральным и религиозным кризисом, который она переживала в третье десятилетие своей жизни.
В это время Кристина стала католичкой, правда, пока еще втайне. Но, по шведскому закону, Кристина как католичка не могла оставаться на троне Швеции. Закон 1617 г., принятый в Эребру, продолжал действовать.
Кристина взяла на себя последствия перемены вероисповедания: на заседании риксдага в Упсале в 1654 г. она отреклась от короны. Еще никто из шведов не знал, что она стала католичкой, весь обряд перехода она совершила тайно, посвятив в это лишь своих католических друзей. Вслед за этим она уехала на юг и увезла с собой значительные сокровища искусства.
Еще до того как она прибыла в Рим, Кристина уже официально и торжественно объявила себя католичкой. В течение еще многих лет она не переставала заниматься политикой, но в шведской политике она уже не играла больше никакой роли [61].
В результате ее мероприятий в отношении престолонаследия на шведский престол взошел Карл Густав, чувствовавший себя в некотором отношении более свободным, чем она, в решении всех стоявших перед страной тяжелых проблем, как внутренних, так и внешних. Но способен ли был Карл Густав решить все эти «проблемы мира»?
В первые годы правления Карла X Густава многим казалось, что он мог это сделать. В противоположность Кристине, у него был практический опыт в деле управления государством. А что значит плохое состояние финансов, он узнал еще в годы юности на собственном опыте. Незначительного пфальцграфа не очень-то богато содержали в той Швеции, где управлял Аксель Уксеншерна. По отношению к дворянству Карл Густав тоже находился в выгодном положении, ибо не ему был обязан своим восшествием на престол. У него, казалось, были все предпосылки для приведения в порядок государственных дел. В 1655 г., на первой же состоявшейся при Карле Густаве сессии риксдага, был принят, после долгих прений и его личного, тщательно обдуманного вмешательства, предварительный закон о конфискации «необходимых» имений (то есть имений, необходимых для нормального функционирования управления). Этим же законом упразднялись аллодиальные дарения [62], отменялось право претензии на ленные земли и декретировалась конфискация четвертой части всех дворянских земель в качестве дохода короны.
Обсуждение в риксдаге всех этих законов еще раз обострило социальные противоречия: в ходе этого обсуждения выявилось также соперничество между высшей знатью — носительницей высоких титулов и обладательницей крупнейших поместий — и низшим дворянством.
В общем же весь закон о «конфискации четвертой части» носил явно случайный характер. Вопрос, для разрешения которого был принят этот закон, на деле разрешен не был. Причиной этому послужило главным образом то, что теперь на первый план был выдвинут ряд других вопросов. У восточных границ шведского государства происходили как раз в этот период изменения — Россия завоевала значительную территорию в Польше, шведские политики решили последовать примеру Эрика XIV, который вторгся в Эстляндию, чтобы предотвратить продвижение туда русских. Король взял курс на новую войну — войну с Россией и Польшей на польской территории. В самой постановке вопроса о войне, может быть, имеется указание на истинные стремления молчаливого короля. Следует вспомнить, что сам он был профессиональным военным, а борьба во время сессии риксдага 1655 г. предвещала, что в будущем будет неспокойно, если королю не удастся отвлечь внимание риксдага от внутренних затруднений.
С наспех набранной и снаряженной армией Карл Густав отправился в поход против Польши. О планах Карла Густава можно сказать то же самое, что и о планах Густава Адольфа в Германии: их нельзя было уложить ни в какую схему, ибо они каждый день менялись. У Карла Густава это непостоянство сказывалось еще сильнее, чем у Густава Адольфа, так как он меньше считался с действительностью. В течение двух лет к военным действиям и к армии шведского короля было приковано внимание многих европейских держав, но едва ли их симпатии были на стороне Швеции. В борьбу в Польше вмешались Нидерланды, Бранденбург, Россия, Германская империя. Особенно достойного партнера и соперника в игре Карл Густав нашел в лице бранденбургского курфюрста. Замечательно, что шведский король снова избрал те пути наступления, с которых сошел Густав Адольф, когда он вмешался в войну в Германии. На первый план снова выступила старая экспансия на восток. Но о завоевании прусских гаваней сейчас вряд ли можно было думать. Ни Голландия, сильно заинтересованная в экспорте зерна из Пруссии, ни Бранденбург не были склонны после Вестфальского мира безропотно выносить экспансию шведской державы на Балтийском море. Планы Карла Густава в отношении военных действий в Польше претерпевали вследствие этого настолько быстрые и многочисленные изменения, что их невозможно кратко описать.
Переменчива была не только политика Карла X — изменчивы были и судьбы его армии в польском походе. Их можно сравнить в отношении общего хода событий с приключенческим романом. Отчаянные по своей смелости наступления и тяжелые отступления чередовались с блестящими стратегическими маневрами и сражениями против польских дворянских отрядов и татарских орд. В ходе войны было и одно блестяще проведенное полевое сражение — при Варшаве в 1656 г. В этой битве шведские войска и войска бранденбургского курфюрста в течение трех дней сражались против втрое более многочисленного врага и победили его. Но эта победа не была решающей. Положение Карла Густава становилось все тяжелее, несмотря на военные успехи. Нидерланды все более благоприятно относились к противникам шведов. Бранденбург только ждал момента, чтобы добиться больших выгод у врагов Карла Густава, а германский император открыто переметнулся в стан противников Швеции; Россия напала на восточную границу Швеции [63]. Ко всему этому летом 1657 г. у Швеции появился еще один враг — Дания. Теперь, казалось, война кинула Швецию в пучину бедствий. Но с уверенностью лунатика Карл Густав сумел использовать это критическое положение так, что все были ошеломлены. Он двинулся походом прямо на Данию. Если в польском походе он подражал Густаву Адольфу, то в датской войне он следовал примеру своего учителя Торстенссона. Но его выбор мероприятий часто ошеломлял и озадачивал — именно в этом была его сила как военного. В последующие месяцы он получил богатую возможность использовать эту свою особенность.
