Он бежал галопом против ветра: должно быть, почуял запах мяса на наших санях.

Я так перепугался, что застыл на месте. Медведь остановился и поднялся на задние лапы. Собаки пришли в неистовство. Я позвал тебя так громко, как только мог. Медведь захрапел, опустился на все четыре лапы и снова побежал к нам.

Собаки, связанные упряжью, не смогли бы убежать и спастись. Я перерезал их постромки и тоже побежал: надеялся, что медведь остановится у саней, чтобы поживиться нашими припасами.

Не тут-то было!

Он гнался за мной и уже почти настиг меня, когда я услышал, как собаки подняли остервенелый лай.

Я перевёл дух и посмотрел назад. Медведь стоял на задних лапах, а собаки кидались на него и кусали. Они — собаки крупные, но рядом с этим медведем выглядели как мыши, беспокоящие лисицу!

В возбуждении от рассказа, позабыв о больной груди, Джейми приподнялся и сел.

— А потом что? — спросил он приглушённым от волнения голосом.

— Наши собаки остановили медведя, — продолжал Эуэсин, — но я знал, что им не задержать его надолго: он убьёт их. Я побежал назад, но медведь даже не посмотрел в мою сторону, — видно, считал меня неопасным. Когда я приблизился к зверю, то начал стрелять из лука. Первая стрела, должно быть, вонзилась ему в ногу. Медведь даже не вздрогнул.

Потом страшная лапа достала Эйюскимо. Собака пролетела по воздуху, как снежок, и, трижды перевернувшись, грохнулась на снег. Когда это случилось, Зуб просто обезумел. Пёс мёртвой хваткой вцепился в медведя сзади и повис на нём. У меня кончились стрелы и положение было отчаянное, но в эту минуту появился ты. Остальное было просто. Я выхватил у тебя винтовку и начал стрелять.

Медведь оказался живучим, и всё-таки даже он не мог выдержать столько свинца. Зверь упал, поднялся, метнулся в мою сторону, затем остановился, как будто чем-то удивлённый, и рухнул на снег.

Вот и всё.

Если бы Эйюскимо не была ранена, а ты — болен, можно было бы сказать, что я легко отделался. Но мне надо было ухаживать за вами, и, как только меня перестало от страха трясти, я развёл костёр. Потом предстояло снять шкуру с медведя. Если бы мы дали туше замёрзнуть, никогда не удалось бы освежевать её. Я снял шкуру только с одного бока — перевернуть тушу мне было не под силу.

Утром лёгкие Джейми болели так, как будто по ним провели горячим утюгом, но дышалось легче, и он чувствовал себя достаточно окрепшим, чтобы тронуться к дому.

Эуэсин завалил медвежью тушу глыбами снега, уложил Эйюскимо на сани (она не могла идти), и Зуб потащил сани один.

Они двигались медленно, чтобы Джейми не приходилось напрягать свои лёгкие.

К наступлению ночи мальчики добрались до хижины, где Эуэсин снова уложил друга в постель, а затем перевязал раны Эйюскимо.

Собака пострадала не очень серьёзно: на бедре зияли две глубокие царапины и она сильно ушибла спину.

Спустя неделю Джейми снова мог нормально дышать и передвигаться без неприятных ощущений. Эйюскимо вскоре тоже пошла на поправку; она только ещё некоторое время хромала.

Когда Джейми окреп настолько, что мог идти в поход, они с Эуэсином впрягли Зуба в сани, сами впряглись в буксирные лямки и помогли собаке дотащить тяжёлую медвежью тушу до хижины.

Джейми просто обомлел, когда увидел размеры медведя.

Животное было крупнее домашнего быка и массивное, словно бизон.

Не могло быть и тени сомнения, что этот гигантский зверь — тундровый гризли, медведь, о котором мало кто из белых людей слышал и никто не видел.

Обитая на бескрайних пустынных равнинах в полном одиночестве, тундровый гризли — единоличный хозяин царства тундры и не знает соперников.

Живущие в тундре эскимосы разумно избегают встречи с великаном гризли.

При весе в полтонны животное вооружено острыми как бритва двухдюймовыми когтями. Обычно гризли сами уклоняются от встречи с людьми и не проявляют свирепости. Возможно, только жестокая голодовка вынудила этого медведя напасть на мальчиков: ведь зимой ему полагается пребывать в спячке.

Друзья доставили в хижину одну лапу. Её стопа оказалась в ширину добрых десять дюймов, в длину же — целый фут. Джейми осматривал лапу с особым интересом, и, когда закончил, лицо его стало очень серьёзным.

— Те странные следы, которые мы месяц назад видели у Лагеря Каменного Иглу, оставил не гризли, — сказал он наконец.

Эуэсин неохотно согласился с ним. Когда в тот вечер ребята пошли спать, они не могли отделаться от неприятных воспоминаний и тревожных мыслей о таинственных следах.

Ноябрь подошёл к концу. Наступила пора, когда зима полностью завладела тундрой. С полярных морей непрерывной чередой налетали ревущие ветры и жестоко властвовали над жизнью равнины. Целыми сутками было невозможно отойти от порога хижины дальше чем на несколько футов, и мирок наших друзей замкнулся в четырёх стенах их маленького жилища.

Сперва они не возражали против такого затворничества. Им было удобно и уютно; они знали: продовольствия у них достаточно, чтобы пережить трудное время. Вначале им доставляло удовольствие посидеть с четвероногими друзьями у пылавшего очага и поболтать о том о сём или заняться какой-нибудь мелкой работой, в то время как снаружи сердито завывала вьюга.

Период дневного света стал теперь совсем коротким. Рассвет наступал где-то после десяти часов утра, а в три часа пополудни белый, пронизанный ветром мир уже снова окутывала ночная тьма. Расход жира для ламп, которые мальчики сделали из трёх каменных плошек, так увеличился, что запасы горючего таяли на глазах. Пришлось ограничиться одной лампой, и её зажигали только на несколько часов. Таким образом, стало ещё больше тех долгих часов, когда не оставалось ничего иного, как сидеть при свете очага и перебрасываться словами или играть в индейские игры, которые вспоминал Эуэсин.

Джейми научился играть в «корзиночку» — плести сложные фигуры из длинной жильной петли, надетой на концы пальцев. Когда это надоело, ребята стали коротать время, играя в «удзи» — игру на угадывание, где кусочки дерева, а где камешки. Однако ни эта игра, ни другие, которые они знали раньше или придумывали теперь, не занимали их внимание сколько-нибудь продолжительное время.

Они много разговаривали, стремясь рассеять растущее ощущение заточения и подавленности. Джейми рассказывал длинные истории о своих школьных годах в Торонто, а в ответ звучали охотничьи рассказы и легенды индейцев кри.

В те короткие часы, когда горела лампа, всё было проще. Мальчики занимались шитьём меховой одежды, ремонтом лагерной утвари и изготовлением новой упряжи для собак, а также выстругивали из ивы стрелы для лука. Кроме того, надо было колоть дрова, ходить по воду, готовить еду. Джейми доставляло особое удовольствие изобретать новые способы приготовления пищи из того ограниченного набора продуктов, которым они располагали. Он тушил, например, вместе рыбу и мясо. Как-то раз приготовил подливку из сушёных ягод вероники. Он изобретал новые способы поджаривания оленины, и у него даже получилось что-то вроде оладий, когда вместо муки он взял растёртую в порошок вяленую оленину и испёк её на мозговом жире.

Как ни странно, но ни один из мальчиков не скучал без той пищи, к которой они привыкли на Юге. Первые недели им не хватало соли и сахара, но сейчас об этих продуктах забылось. Потребность в мучных изделиях ощущалась дольше, однако после месяца жизни на равнине друзья уже привыкли обходиться без них и даже мысль о больших горячих лепёшках больше не будоражила их.

Опыт показал им, что хорошо рассчитанную диету можно строить на мясе, на одном только мясе, при единственном условии — и это было самым главным: чтобы к постному мясу добавляли много жира.