человеком, мнение которого — это мнение хозяина, супруга, мужчины.

На автоответчике было три сообщения: два от Паулы (она сообщила сначала, что после занятий поедет к Бригитте готовиться к экзамену, а потом позвонила сообщить, что останется у нее на ночь) и одно от Свена — сын, как обычно, отправился после школы поиграть в теннис на большом корте, куда Фридхолм купил абонемент на весь год, выложив немалую, по его мнению, сумму.

Почему никто из домашних не уведомил его о своих планах, позвонив на мобильный? Он ведь мог и не вернуться так рано! Да, но тогда разве стал бы он беспокоиться о том, что ни жены, ни детей нет дома? Все верно, все правильно, но почему у него испортилось настроение? Потому, что придется, похоже, провести вечер в одиночестве или…

Он повесил костюм в шкаф, аккуратно, чтобы не пришлось потом выслушивать нотацию от Ингрид, любившей порядок в каждой мелочи, и прошел в ванную. Когда Фридхолм вернулся в кухню, чайник уже начал остывать, и пришлось налить в него новую воду. Поставив, наконец, перед собой большую чашку кофе и достав из холодильника вчерашнюю мясную запеканку, Фридхолм сделал то, что обдумывал уже третий час: позвонил в оперу и попросил к телефону заведующего реквизитом Альберта Форде. Майор помнил этого человека по вчерашним допросам: спокойный старичок лет семидесяти, крепкий на вид, но, как успел сообщить сержант Бак, пообщавшийся с молодой секретаршей из отдела кадров, Форде страдал неизлечимой болезнью суставов, причинявшей порой невыносимые страдания. А по виду не скажешь. Значит, сильный человек, умеющий держать себя в руках — в том числе и с полицией. Захочет — скажет то, что нужно, не захочет — скроет. Хотя — зачем?

— Господин Форде, — сказал Фридхолм, — это майор. У меня к вам один только вопрос, и я хочу, чтобы вы ответили на него, хорошо подумав.

— Я всегда думаю, прежде чем ответить, — ответил Форде после довольно долгой паузы, во время которой он, конечно же, обдумал каждое слово.

— Да-да… Я все о том ноже, которым был убит Хоглунд.

— Значит, вы нашли его, майор?

Что-то он слишком быстро отреагировал. Сказал, не успев подумать, вопреки собственному принципу? Или умеет думать быстро?

— Нет, — с сожалением констатировал Фридхолм. — Но я уверен, что нож все еще в театре.

На этот раз он намеренно сделал паузу, дав старику возможность сначала подумать, а потом задать наводящий вопрос.

— Но вы же провели обыск, — сказал Форде. — Ваши люди обнаружили бы и иголку, если бы на складе декораций имелся стог сена, в который ее могли бы спрятать.

— Скажите, господин Форде, — Фридхолм проигнорировал иронию, — много ли у вас бутафорского оружия? Скажем, мечей или таких же ножей, какой был в руке у ди Кампо?

— Сложный вопрос, майор, — ответил Форде после долгой паузы. — Вы хотите сказать, что убийца мог спрятать настоящее оружие внутри бутафорского?

Фридхолм не ответил.

— Но ведь ваши люди обыскивали и мой склад тоже, хорошо хоть не устроили беспорядка…

Это тоже было сказано с вопросительной интонацией, и Фридхолм опять предпочел отмолчаться. Прошла еще минута молчания, прежде чем Форде сказал:

— Двадцать четыре двуручных меча — это для вагнеровских постановок, — тридцать шесть мечей обычных, столько же щитов, тридцать семь больших кинжалов, один из которых сейчас взят вами на экспертизу. Это холодное оружие. Ружей старинных конструкций — сорок три, есть еще пять аркебуз, это для «Трубадура», и пятнадцать винтовок конца девятнадцатого века — для «Кармен». Вот, пожалуй…

— Вчера вы утверждали, что на ваш склад никто в ваше отсутствие войти не мог.

Пауза.

— И повторю это под присягой, — твердо сказал Форде. — Уверен, что никто не входил. Тем не менее, ваши люди обыскали там каждый…

— Да-да. Но ведь какое-то количество оружия было у участников спектакля? Не только тот кинжал?

— Конечно. Два ружья у стражи губернатора, два кинжала у Сэма и Тома, это заговорщики…

— Знаю. Сейчас все это оружие…

Он не стал договаривать фразу, предпочел послушать, как в голове у Форде шевелятся мысли, майору даже показалось, что он слышит в трубке тихий шорох — движение электрических зарядов между нейронами.

— Сейчас это все на своих местах, естественно.

— Ничего не пропало?

— Ничего, — твердо сказал Форде с ясно слышимой обидой в голосе.

— Хорошо, — закончил разговор Фридхолм. — Я буду у вас через… — он подсчитал в уме, сколько времени займет у него выпить кофе и съесть запеканку, а потом доехать до театра в час пик, — я буду у вас через три четверти часа. Подождите меня.

— Я никуда не ухожу, майор. Сегодня спектакль.

— Да-да, я понимаю.

Кофе успел остыть, запеканка подгорела, но зато пробок по дороге не оказалось, и Фридхолм приехал в театр на семь минут раньше, чем обещал. Форде сидел на высоком табурете в комнате, где хранилось бутафорское оружие, и занимался, похоже, личным сыском, как показалось, Фридхолму, потому что спрашивал каждого входившего и выходившего (входили и выходили постоянно — мужчины и женщины, в старинных костюмах и в джинсах, участвовавшие в спектакле, а также явно болтавшиеся без дела), не брал ли он вчера из двенадцатой ячейки кинжал средневековый, из картона, длиной двадцать три сантиметра, реквизит к опере Гаэтано Доницетти «Мария Стюарт».

Фридхолм подошел к Форде и положил руку ему на плечо.

— А, это вы, майор! — воскликнул тот. — Знаете, вы действительно оказались правы. Пока вы ехали, я посмотрел в ящиках… Я тут каждую единицу знаю, как… Так вот: одного кинжала я действительно не досчитался.

— Во-первых, господин Форде, — внушительно произнес Фридхолм, — перестаньте задавать людям вопросы, не надо пытаться выполнять работу полиции.

— Я только хотел… — начал Форде, пытаясь скинуть руку майора со своего плеча.

— Во-вторых, — продолжал Фридхолм, — почему вчера, когда я спрашивал вас о…

— Вчера все было в порядке, в том-то и дело! — старик выскользнул, наконец, из-под руки Фридхолма, отошел к двери и сделал знак «не входить» даме бальзаковского возраста, одетой в широкое фиолетовое платье с таким глубоким декольте, что под ним, казалось, разверзлась пропасть, стянутая высокими холмами.

— Вам для Багги? — спросил у дамы Форде. — Пусть придет сам.

Он закрыл дверь, повернул ключ и прислонился к притолоке.

— Вчера, — сказал он, — все оружие было на месте. Включая и то, что вернули после генеральной. Разумеется, кроме кинжала, который ваши эксперты… полагаю, нам теперь придется клеить новый.

— Ну, — нетерпеливо сказал Фридхолм. — Если кто-то взял кинжал сегодня, меня это не интере…

— Сегодня я здесь с самого утра, никто сегодня не брал ничего, чего я бы не видел и не зафиксировал в журнале, можете проверить, господин майор, если не верите мне на слово!

Гроссбух, открытый посредине, лежал на высокой конторке.

— Вы хотите сказать… — медленно проговорил Фридхолм.

— Вот именно! Ночью! Когда комната была заперта на ключ, а в театре никого не было, кроме охраны, но они тут и не ходят обычно, сидят внизу, любой может спрятаться, коридоров вон сколько, а потом прийти…

— У кого еще есть ключ?

— У меня, естественно!

— Я спросил — у кого еще?

— Дубликат висит на доске у администратора, но это расследование я уже провел вам в помощь,