познакомиться с девочкой, если она тебе интересна. Ему эти павлиньи танцы были глубоко до лампочки, чемпионство и лидерство жило у него в крови основной составляющей, что он и доказывал себе и окружающим каждый день самым простым способом — каторжно вкалывая и побеждая! Посему обременять себя такими глупостями, как соблюдение принятых условностей, Крайнов и не собирался. Так он в свое время познакомился с единственным близким другом Аглаей Стрельниковой[1]  — подошел и сказал: «Будем дружить!», и это в десять лет, на глазах у половины интерната. Потом, правда, пришлось «вручную» растолковывать многим непонятливым, что говорить и даже думать гадости вредно для здоровья.

Коля Крайнов запомнил навсегда момент знакомства с Кирой Белой.

Собственно, он до конца не понимал, зачем ему понадобилось это личное знакомство с девчонкой, тем более, как сказал Васька: «она вообще ни о чем, пацанка худая», а значит, сексуального интереса не представляет. Но что‑то в ее игре, музыке вызвало у Коли желание увидеть исполнительницу, пообщаться, бог знает… ну, вот решил, и все. А раз Коля решил…

— Кирюха! — прокричал от калитки Васька, заходя с Николаем на участок, теперь уж с «официальным» визитом. — Выйди!

— Привет! — неторопливо спустилась по ступенькам с крыльца девочка. — Чего кричишь?

— Вот, хочу другу моему показать, кто у нас тут играет, как в консерватории, — объяснил Васька. — Знакомься, это Коля.

— Кира, — представилась девочка и протянула Николаю узкую ладошку.

— Привет, — ответил он и потряс ее руку не сжимая, испугался, что может сломать, — ты здорово играешь. Я подумал, что надо тебе за это цветы преподнести.

— Спасибо, — поблагодарила она так, словно он и на самом деле преподнес ей букет прекрасных цветов.

— Ребята! — окликнула их женщина с веранды. — Идите сюда, пирог поспел!

Пирог они, разумеется, оприходовали, с горячим душистым черным чаем, в насыщенной красноте которого посверкивали солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь листву дикого винограда, оплетавшего веранду. Все о чем‑то оживленно беседовали. Все, кроме Коли, изредка поддакивавшего и кивавшего отстраненно.

Он никак не мог отойти от потрясения, от того впечатления, что произвела на него эта девочка Кира Белая.

Она действительно была тоненькая, с длинными ногами, как у новорожденного жеребенка, с небольшой девичьей грудью, обалденной формы, но явно еще растущей, с высокой тонкой шейкой, с узкими ладошками и длинными пальцами. И эти глазищи — огромные, темно‑зеленые, загадочные, и милые крупные яркие веснушки на переносице: четыре слева и пять справа, и ореол непослушных волос, странного оттенка, нечто рыжее, или не рыжее, не поймешь. Но при всей этой подростковой несформированности в ней отсутствовала неуклюжесть, угловатость и детская порывистость — она двигалась плавно, даже когда спешила. Не заторможенность или резкость, а именно перетекающие движения, как танец с меняющимися ритмами.

И она потрясающе пахла!

Что‑то свежее, напоминающее скошенную зеленую траву и немного луговую медовость разнотравья, и что‑то совсем уж не поддающееся описанию, но такое притягательное, от чего постоянно хотелось подойти поближе.

Коля предложил покатать ее на велосипеде, с конкретной целью — они доедут до дальнего поля, она покажет ему, какие цветы ей нравятся, а он соберет и подарит‑таки обещанный букет.

Он вез ее через старую липовую аллею. Кира чуть откинула голову ему на плечо, и ее выбившиеся из высокого хвоста на затылке прядки волос щекотали Коле шею, а солнечные лучики, дробившиеся густой листвой деревьев, скакали по ее лицу.

Он чувствовал нечто невообразимое, непередаваемое — и сладкую тянущую боль, потому что Кира вызывала в нем совершенно однозначное мужское желание и, как следствие, эрекцию, от чего ехать на жестком велосипедном сиденье становилось неудобно и больновато, и какой‑то восторг от необыкновенности и близкого присутствия этой девочки, и немного кружилась голова от желания и ее запаха. А еще странным образом окружающая действительность стала ярче: насыщенней запахи, нежнее солнце, зеленее трава, звонче звуки!

Кира захватила с собой небольшое покрывало и два яблока. Коля остановил велосипед в самом центре дикого поля. Девочка сказала, что ей нравятся все цветы, но особенно васильки, и, пока он собирал букет, расстелила покрывало и села, непрерывно болтая.

Он смутно помнил их тогдашний разговор, более сосредоточившись на чувствах и ощущениях, столь яркими, сильными и ошеломляюще незнакомыми и насыщенными они оказались. А потом даже ушел подальше в поле, чтобы перевести дух и немного подумать.

Крайнов уже давно вел почти регулярную половую жизнь, претенденток хватало с избытком. Ну еще бы! Первый! Победитель множества соревнований, будущий чемпион Олимпийских игр, гордость и надежда российского спорта!

Фигура! Закачаешься! А какая еще может быть фигура у спортивного гимнаста? Божественная — высокий для его возраста рост, накачанная мускулатура! Генофонд страны в эстетическом ауте от такого экземпляра.

Когда ему еще не исполнилось пятнадцати лет, одна из старшеклассниц, тоже, кстати, гимнастка, приобщила его к радостям секса. Они даже провстречались с полгода, ну а потом нашлась другая подруга, не из спортивных.

Со спортсменками, особенно интернатовскими, у Николая не складывалось, и не потому, что предложений от них не было, здесь как раз ровно наоборот — целые драмы из‑за Коли Крайнова разыгрывались в девичьих коллективах. Просто трудно испытывать сексуальные чувства к девчонкам, с которыми бок о бок живешь и тренируешься. Это они на выступлениях, на ковре тонкие, нежные, неземные, легкие и прекрасные. А в тренировочных буднях, когда стираются условные границы, когда каждодневная изматывающая пахота, девчонки вкалывают как каторжные. И травмы, и мат столбом, и никакой эстетики, когда она, бедная, встать не может и сипит надсадно легкими, выложившись до конца, и руки‑колени в кровь, и пот литрами — глаза и тренировочную одежду разъедает.

Он по‑братски жалел и сочувствовал, и все понимал про их жизнь, сделавшую девчонок взрослыми раньше времени, а вот сексуальные чувства испытывал редко, поэтому и предпочитал встречаться с девушками не из спортивной среды.

Но никогда еще он не испытывал чувств такой насыщенности и силы, которые вызвала в нем девочка Кира!

Две последующие недели они провели вместе. Ну не совсем, чтобы вместе — у нее имелось свое жизненное расписание: помощь по хозяйским делам утром, а с одиннадцати до двух дня музыка. А вот после музыки они садились на его велосипед и уезжали — катались, купались, валялись на пляже, гуляли везде, даже на танцы субботние забрели как‑то раз — и разговаривали, разговаривали…

Коля рассказывал про свою жизнь, про то, как родители отдали его в спортивный интернат в семь лет и как он обижался первые годы на них и ужасно хотел домой и не понимал, за что его так наказали. И про тот момент, когда осознал, что родители были правы, момент первой победы на важных соревнованиях — это уж в классе четвертом было…

А Кира ему рассказывала, как ее родители отправили в музыкальную школу, как ужасно не хотелось заниматься, как играть с девчонками хотелось, в куклы и семью, а не сидеть часами за инструментом, но родители заставляли, и мама садилась рядом, когда надо было делать домашнее задание, и как она первый раз прочувствовала, что ей страшно нравится играть…

И о всяком разном, важном и неважном: о любимых фильмах, книгах и животных, о странах, где уже побывал Николай, о планах на будущее и мечтах…

Он стал называть ее Веснушкой, она смешно морщилась на такое прозвище, от чего становилась забавной и очень милой, и Коле хотелось ее еще больше! Хотя куда уже!

Ему постоянно приходилось сдерживаться и устраиваться рядом так, чтобы она не заметила его эрекции — сидеть боком, закидывать ногу на ногу или лежать на животе, когда они загорали на пляже, что,