ему удавалось не столько выгодно кому-то что-то продать, сколько подружиться с прежде незнакомым человеком. Он был честным, не слишком напористым и не гнался за прибылью любой ценой; все это делало перспективы разбогатеть на розничной торговле весьма туманными, особенно в столице. В какой-то момент приезжавшие в город крестьяне посоветовали ему попытать счастья в провинции, то есть развозить товар по маленьким городкам и деревням, где люди хоть и живут беднее, но, не избалованные широким выбором товаров, быть может, купят то, что он привез, охотнее, чем жители столицы. За новое дело он взялся с опаской, основательно к нему подготовившись, — так поступали его предки, отправляясь в далекое путешествие по безжизненной выжженной пустыне. Начал он с поездок по стране на рейсовых автобусах, а затем сумел все же купить в кредит мотоцикл и закрепил на его заднем сиденье большой ящик для товаров. Верхом на этом чуде техники он колесил по стране с упорством, достойным истинного сына народа всадников. По ослиным тропам, вившимся вдоль круч и обрывов, он забирался в самые далекие высокогорные деревни. Через некоторое время ему удалось купить машину — старую, но достаточно мощную, а еще спустя несколько лет он наконец смог наскрести денег на фургончик. Получив в свое распоряжение это идеальное для его ремесла транспортное средство, он продолжил осваивать просторы страны. По неровным грунтовым дорогам забирался чуть ли к не самым вершинам Анд и торговал в деревнях и на фермах, где воздух был настолько чист и прозрачен, что в сумерках, если присмотреться, на небе можно было разглядеть ангелов. Объездил он и все побережье, вечно погруженное во влажную полуденную испарину; он потел, простужался, подхватывал лихорадку, но упорно продвигался вперед, останавливаясь между деревнями лишь для того, чтобы спасти очередную игуану,[20] лапы которой прилипли к плавящемуся под палящим солнцем асфальту; на свой страх и риск он даже без компаса пересекал пустынные районы страны, карабкаясь по барханам и рискуя потерять машину, а вполне возможно, лишиться в зыбучих песках и жизни. При этом он никогда не оглядывался назад, чтобы соблазн забыть о намеченной цели и остаться где-нибудь в безопасном месте не превратил его горячую, пышущую энергией кровь в вязкий шоколад. В конце концов он добрался даже до тех мест, которые когда-то были едва ли не самым богатым районом страны: по бесчисленным рекам и протокам здесь в былые годы спускались к океану тысячи и тысячи каноэ с мешками, наполненными ароматными бобами какао, но с тех пор, как в стране нашли нефть, властям и предпринимателям стало не до экспорта продукции сельского хозяйства. Люди, выращивавшие кофе и какао, остались без работы, и теперь сельва, пользуясь унынием и бездействием людей, стремительно поглощала когда-то с трудом отвоеванные у нее и долгие годы упорно возделывавшиеся поля. Он просто влюбился в нашу страну; он ездил по ней как зачарованный и благодарил Бога за то, что ему выпала такая судьба; в памяти его хранились воспоминания о родной земле — сухой и бесплодной; там, где он родился, от человека требовалось упорство муравья, чтобы вырастить на той бедной почве апельсиновое дерево и получить с него плоды. Здесь же, в этом благословенном краю, фрукты и невиданной красоты цветы росли сами по себе, как в садах Эдема. Тут, в провинции, действительно было легче убедить людей срочно купить какую-то вещь, пусть даже низкого качества и совсем им ненужную. Успеха на поприще «втюхивания» и «впаривания» на деревенском базаре того, что ни под каким видом не удалось распродать в столице, мог добиться каждый, даже человек, не привыкший бороться за прибыль любой ценой. Тем не менее Риад Халаби и здесь не сумел развернуть бизнес в полную силу: упорного, готового трудиться день и ночь, его подводили собственная честность и ранимое сердце. Он просто был не способен обогащаться за счет невежества и неопытности окружавших его людей. Куда бы он ни приезжал, его везде встречали как близкого друга; точно так же когда-то его дед принимал случайно зашедших к нему в лавку посетителей, свято веря в то, что гость — это посланник Божий и встречать его нужно со всей душой. На любой ферме Риаду предлагали посидеть в тенечке, выпить лимонада или крепкого ароматного кофе. Люди в провинции жили веселые и щедрые, говорили они не слишком витиевато, зато всегда понятно и открыто. Данное слово в этих краях имело силу едва ли не большую, чем подписанный договор. Продавец открывал чемоданы и коробки и раскладывал свой товар прямо на потертых досках пола. Хозяева рассматривали все эти предметы сомнительной роскоши и не менее сомнительной полезности с вежливой улыбкой и, чтобы не обидеть торговца, соглашались что-нибудь купить. Проблема заключалась лишь в том, что многим нечем было платить, потому что денег как таковых в этих домах зачастую не водилось. Крестьяне не только были очень бедны, но и не слишком доверяли банкнотам, которые они называли разноцветными бумажками и не без основания полагали, что если сегодня на эти фантики и можно что-то купить, то завтра, с приходом к власти нового правителя, их запросто могут обесценить или вообще изъять из обращения. Кроме того, бумажные деньги очень уязвимы в силу своей непрочности; они легко могут физически исчезнуть, как это случилось с купюрами, собранными в одной из провинций по подписке в помощь прокаженным: эти деньги были просто-напросто сожраны одним пробравшимся в кабинет казначея козлом. В общем, ту скромную наличность, которая появлялась в крестьянских домах, и еще более жалкие суммы, что этим людям удавалось отложить на черный день, они предпочитали хранить в более твердой, по их не менее твердому убеждению, валюте, а именно в монетах. Такие деньги хотя бы придавали приятную тяжесть кошельку, эффектно звенели на прилавке сельской лавочки и, главное, блестели, а если почистить, то и сверкали на солнце, как и подобает настоящим деньгам. Старшее поколение предпочитало хранить сбережения по старинке — в глиняных горшках, зарытых в землю где-нибудь на заднем дворе. Молодые и продвинутые использовали и более прогрессивный способ сохранения накоплений: в землю они закапывали не горшки и кувшины, а металлические банки из-под керосина. В любом случае о том, что деньги можно отдать на хранение посторонним в какой-то банк, они по большей части не слышали, а те, кто слышал, больше и слышать не хотели. Кроме того, далеко не все крестьяне действительно нуждались в каком бы то ни было финансовом эквиваленте стоимости того или иного товара либо рабочей силы. Эти люди предпочитали жить натуральным хозяйством и прямым товарным обменом с соседями и заезжими торговцами. В общем, Риад Халаби не стал пытаться устроить в этих краях экономическую революцию и, смирившись с обстоятельствами, раз и навсегда отказался выполнять завет отца разбогатеть во что бы то ни стало.

Во время одной из поездок он и оказался в городке Аква-Санта. Въехав туда, он было подумал, что все до единого жители покинули селение: на улицах не было ни души. Лишь подъехав к центральной площади, Риад обнаружил, что перед зданием почты собралась толпа народу: как он потом выяснил, его появление в городке произошло как раз в то утро, когда сын местной учительницы Инес был убит выстрелом из ружья прямо в голову. Убийцей был хозяин одного из домов на окраине городка, к которому примыкал косогор, где сами по себе, без участия человека, росли и плодоносили манговые деревья. Местные мальчишки с незапамятных времен подбирали в этом не то лесу, не то саду опавшие фрукты; они не приняли всерьез угрозы хозяина участка — человека нового в этих краях, унаследовавшего усадьбу от родственников и еще не распрощавшегося со свойственной горожанам жадностью, а также с городской привычкой разделять все вокруг на свое и чужое. В том саду манго давали такой урожай, что под их тяжестью ломались ветви деревьев. Другое дело, что пытаться продавать манго в этих краях было бесполезно, — никто не стал бы их покупать. Местные жители справедливо считали, что нет смысла платить деньги за плоды, которые земля сама дарит людям. В тот день сын учительницы Инес отклонился от прямого пути из дому в школу и сделал небольшой крюк, чтобы заглянуть в манговый сад и успеть еще до уроков съесть сочный плод; так поступали и все его соученики. Выстрел из ружья прозвучал для мальчишки раскатом грозы; заряд картечи угодил ему в лицо и вышел через затылок; погибший, по всей видимости, даже не успел удивиться и подумать, что это за молния и гром с абсолютно ясного неба.

Риад Халаби приехал в городок почти сразу после того, как мальчишки принесли на наспех сооруженных носилках труп одноклассника и положили его на ступеньки у дверей почты. Страшная весть тотчас же облетела весь поселок, и на площади стали собираться люди. Мать смотрела на мертвого сына, явно еще до конца не понимая, что произошло; четыре человека в форме едва сдерживали разъяренную толпу, чтобы она не устроила самосуд; впрочем, было видно, что они выполняют свои обязанности без особого энтузиазма: уж они-то лучше других знали законы и отлично понимали, что в суде убийцу, защищавшего свою частную собственность, скорее всего признают невиновным. Риад Халаби смешался с толпой и вдруг почувствовал, что оказался в этом городке неспроста, что Аква-Санта должна стать конечным пунктом его долгих изнурительных странствий. Едва разобравшись, что произошло, он без колебаний пробрался в самую гущу толпы и при этом вел себя так естественно, что никого не удивило ни появление незнакомца, ни его сопричастность общему делу. Его словно бы ждали тут. Он подошел к мертвому мальчику, взял его на руки и отнес в дом учительницы, где организовал бдение у тела покойного,