товаров.

Эстебан Труэба, снедаемый нетерпением, провел четыре месяца в бинтах, гипсе, лубках и пластырях, в пытке жжения и неподвижности. Характер его ухудшился настолько, что уже никто не мог переносить его капризов. Клара осталась в деревне ухаживать за ним, и, когда восстановили связь и порядок, Бланку отправили в интернат ее коллежа, потому что мать не могла заботиться о ней.

Землетрясение застало Нянюшку в кровати и, несмотря на то что в столице оно чувствовалось меньше, чем на юге, Нянюшку убил страх. «Великолепный дом на углу» трещал как орех, в стенах возникли щели, в столовой дивная люстра с хрустальными подвесками упала и с погребальным звоном тысячи колоколов разбилась вдребезги. Кроме этого, единственно серьезным событием стала смерть Нянюшки. Когда прошел ужас первых минут, слуги осознали, что старушка не выбежала на улицу со всеми остальными. Пошли искать ее и увидели на убогой постели, с расширенными глазами и с редкими уже волосами, вставшими дыбом от страха. В хаосе тех дней они не смогли проводить ее достойным образом, как она хотела, а вынуждены были похоронить поспешно, без речей и слез. Никто из многочисленных чужих детей, которых она с такой любовью воспитывала, на ее похоронах не присутствовал. В общем, землетрясением были отмечены такие важные перемены в семье Труэба, что начиная с этого времени все события поделили на те, что происходили до землетрясения, и на те, что случились потом. В Лас Трес Мариас, поскольку хозяин совершенно не мог вставать с постели, Педро Сегундо Гарсиа снова принял на себя обязанности управляющего. На его долю выпала задача собрать работников, успокоить их и восстановить разрушенное после катастрофы имение. Начали с похорон погибших на кладбище у вулкана, которое чудом уцелело от потока лавы, сползавшей по склонам проклятой горы. Новые могилы придали праздничный вид скромному погосту, посадили аллеи берез, чтобы они давали тень посетителям. Один за другим восстановили кирпичные домики, точно такими, какие они были раньше, скотные дворы, животноводческую ферму и амбар и снова стали готовить землю для сева, благодаря Бога за то, что лава и пепел пришлись на другую сторону горы. Педро Терсеро пришлось отказаться от своих регулярных походов в поселок, — отцу он был нужен постоянно. Сын помогал отцу нехотя, говорил: они гнут свой хребет, чтобы восстановить богатство хозяина, а сами останутся такими же бедными, как раньше.

— Так было всегда, сын. Ты не можешь изменить Божеский закон, — отвечал ему отец.

— Нет, можно изменить, отец. Есть люди, которые его изменяют, но здесь мы даже не знаем о них. В мире происходят важные вещи, — доказывал Педро Терсеро; из него так и лились речи учителя-коммуниста да падре Хосе Дульсе Мария.

Педро Сегундо ничего не отвечал и продолжал упорно работать. Он закрывал глаза на то, что его сын, пользуясь болезнью хозяина, плюет на всяческие запреты и приносит в Лас Трес Мариас запрещенные брошюры синдикалистов, политические газеты учителя и странные толкования Библии, которые проповедует испанский священник.

По приказу Эстебана Труэбы управляющий начал реконструкцию господского дома по первоначальному плану. Не стали заменять кирпичи из глины и соломы на настоящие, решили не расширять и слишком узкие окна. Единственным улучшением было то, что провели горячую воду в ванные комнаты и заменили старую печь, топившуюся дровами, на новую, отапливаемую угольными брикетами, к которой ни одна кухарка не смогла привыкнуть, и печь эта окончила свои дни в патио, послужив курам насестом. Пока строился дом, соорудили убежище из досок с цинковой крышей, там устроили Эстебана на его инвалидном ложе, и через окно он мог наблюдать, как подвигается работа, и, кипя от гнева из-за своей вынужденной неподвижности, выкрикивать свои приказы.

Очень изменилась в эти месяцы Клара. Она всегда была рядом с Педро Сегундо Гарсиа, чтобы спасти то, что еще можно было спасти. Впервые в жизни она взялась, без чьей бы то ни было помощи, за дела, потому что не могла уже рассчитывать на мужа, на Ферулу, на Нянюшку. Она проснулась, наконец, от долгого сна, который оберегал ее, окружал заботой, комфортом и ни к чему не обязывал. У Эстебана Труэбы появилась мания, будто все, что он съедал, шло ему во вред, кроме еды, приготовленной Кларой, почему ей и приходилось добрую часть дня проводить на кухне, ощипывая куриц на бульоны для больного и замешивая хлеб. Она вынуждена была стать его сиделкой, обмывать его губкой, менять повязки, убирать судно. А он с каждым днем становился все более раздражительным и деспотичным, он требовал от нее то одно, то другое: поправь мне подушку, нет, выше, принеси мне вина, нет я сказал тебе, что хочу белого вина, открой окно, закрой окно, у меня болит тут, я голоден, мне жарко, почеши мне спину, пониже. Клара стала бояться его теперь гораздо больше, чем в то время, когда он был здоровым и сильным и входил в ее тихую жизнь со своим запахом жаждущего самца, голосищем, словно шум урагана, с желанием бороться насмерть, с его всевластием крепкого хозяина, всегда навязывающего свою волю; правда, его желания были бессильны перед ней, она всегда сохраняла равновесие между духами, живущими Там, и душами, страждущими Здесь. Она стала испытывать к нему отвращение. Едва у него срослись кости и он смог немного шевелиться, к Эстебану вернулось желание коснуться ее, и всякий раз, когда Клара оказывалась рядом с ним, он шлепал ее, принимая в своем расстроенном воображении за дородных крестьянок, которые в его молодые годы служили ему на кухне и в кровати. Клара чувствовала, что ей не по силам выдерживать его привычки и желания самца. Несчастья сделали ее еще более одухотворенной, а возраст и нелюбовь к мужу привели к мысли, что секс является чем-то скотским, причиняющим боль суставам, да к тому же портит постель. За несколько часов землетрясение заставило ее спуститься на землю и увидеть неистовство, смерть, грубость, заставило соприкоснуться с насущными делами и потребностями, о которых она прежде не знала. Теперь уже ни к чему был столик о трех ножках или способность угадывать будущее по чаинкам — необходимо было защищать крестьян от чумы, голода, паники. А тут еще засуха и улитки, пожирающие листья растений, коровы, больные ящуром, куры с типуном,[32] одежда, изъеденная молью, покинутые дети, и смертельная опасность для жизни мужа, и его несдерживаемый гнев. Клара очень устала. Она чувствовала себя одинокой, вконец запутавшейся и в отчаянные минуты могла прибегнуть только к помощи Педро Сегундо Гарсиа. Этот преданный и молчаливый человек всегда был рядом, стоило ей только позвать его, он вносил устойчивость в ту штормовую качку, какой стала ее жизнь. Часто в конце дня Клара искала его, чтобы предложить чашку чая. Они садились на плетеные стулья под навесом, в ожидании ночи, которая должна была снять напряжение дня. Они смотрели в мягко наступавшую темноту и на первые звезды, которые начинали загораться на небе, слушали кваканье лягушек и молчали. Они о многом должны были сказать друг другу, решить множество вопросов, но оба понимали, что эти полчаса молчания они заслужили, пили чай, не спеша, чтобы продлить эти мгновения, и каждый думал о жизни другого. Они знали друг друга более пятнадцати лет, были рядом каждое лето, но редко общались друг с другом. Он увидел когда-то свою хозяйку, возникшую словно блистательное летнее видение, чуждую грубым жизненным заботам, столь непохожую на остальных женщин, которых он знал. Даже тогда, когда ее руки месили тесто, а передник был в крови кур, приготовленных на завтрак, она казалась ему миражом в сиянии дня. Только в сумерках, в эти тихие минуты, которые они разделяли за чашкой чая, он способен был видеть ее в человеческом облике. Тайно он уже давно поклялся ей в верности и, как юноша, иногда мечтал отдать за нее жизнь. Она его ценила настолько, насколько ненавидела Эстебана Труэбу.

Когда пришли устанавливать телефон, дом еще не казался жилым. Четыре года Эстебан Труэба боролся за то, чтобы в имение провели связь, и дело подвинулось именно тогда, когда не было даже крыши, чтобы защитить телефон от непогоды. Аппарат действовал недолго, но Клара и Эстебан успели дозвониться до близнецов и услышать их странные голоса, звучавшие словно из другой галактики, среди оглушительного шума, который к тому же то и дело прерывался телефонисткой в поселке, принимавшей участие в разговоре. По телефону они узнали: Бланка больна и монахини боятся за ее жизнь. Девочка непрерывно кашляет и ее часто лихорадит. Страх перед туберкулезом жил во всех домах этого края, где ни одна семья не могла похвастаться, что у них нет туберкулезного больного, и Клара решила ехать к ней. В тот день, когда Клара уехала, Эстебан Труэба расколол телефон тростью, так как тот начал звонить, а Эстебан прокричал в трубку, что уже хватит, чтобы замолчал, но аппарат все звонил, и тогда, охваченный бешенством, он набросился на него с тростью, вывихнув себе ключицу, которую с таким трудом несколько месяцев назад починил старик Педро Гарсиа.