вместо чая попросил крепкого кофе... Что же, пришло время рассказать, что такое Афганская пятерка и откуда она взялась. Почему именно к нам за помощью обратился полковник центрального аппарата ФСБ.

Гвардии майор Сергеев, он же отец-командир, он же Максимыч, он же Чабан, он же К43-1. Это такой радиопозывной командира разведывательно-диверсионной группы. И по документам он так числится. У остальных боевые псевдонимы, они же позывные. Я, например, Странник. Возможно, из-за того, что имею худощавое, не слишком десантное телосложение. Компания у нас что надо, изысканная – Мясник, Кентавр, Росомаха, Гусляр, Шершень. Еще есть Факельщик, Клаус, Темень (он же Брезент – шифровальщик группы) и Малыш. Все мы выпускники отдельного учебного центра ВДВ. Центра по подготовке командиров подразделений специальной разведки. Среди нас только офицеры и прапорщики. Представьте себе армейское отделение из одних офицеров! И командует отделением не сержант, а майор. Сходные подразделения есть только в ФСБ. Нас отобрали после целой серии специальных тестов и проверок. Все имеют опыт службы в десанте, не один десяток прыжков. Многие окончили спецфакультет (со знанием иностранных языков) Рязанского десантного училища. И все, кто в подразделении Сергеева, крещеные, православные. Меня Яков Максимович лично в храм отвел.

– На смерть иной раз идем, – говорил он. – А как я могу человека, не принявшего святого крещения, на смерть посылать?

Следил, чтобы каждый из нас по возможности посещал литургию, причащался и исповедовался...

Вообще, майор был не любитель лишних разговоров и если что говорил, то по делу. Иной раз озадачивал, чуть ли не смешил своими фразами.

– Раз надел камуфляж – запомни! В твоей нынешней жизни только два неприкосновенных человека – твоя мать и... твоя баба...

Так и произнес майор, он же К43-1. Вроде и не пил. Не «любимая женщина», не «жена», а «твоя баба»... И замолчал, очи свои ясные веками прикрыв.

– Ты – боец спецназа ВДВ, и невыполнимых приказов для тебя нет... – продолжил майор, слегка прищурив правую, покалеченную, бровь. – Но эти люди неприкосновенны... Даже если будет приказ.

– А что... – невольно сглотнув, проговорил я. – Может быть такой приказ?

– Может. – Теперь глаза моего отца-командира открылись полностью и смотрели не мигая.

Позже я узнал, что кружку разведенного спирта Чабан принял. Делал он это редко, пьяным и особо говорливым его никто не видел.

К чему клонил тогда майор, я лишь потом понял. После Москвы 93-го года. Других межрегиональных конфликтов. Мы тогда совсем молодыми были. Точно предвидел все Яков Максимыч. Любой приказ может быть... Мяснику и Малышу в этом плане легче – они детдомовцы. Всего одна неприкосновенная персона у них. Впрочем, у Малыша, судя по всему, и ее нету. Он женщин сторонится, остерегается. В Малыше росту и ста шестидесяти пяти не наберется. Однако в рукопашной серьезен, даже супротив меня. Руки у него жилистые, силы необычайной и бьет резко, молниеносно. А если не руками, так зубами порвет.... Детдомовец – за спиной НИЧЕГО. Впрочем, у меня тоже не так уж много.

– Баба – это... – Отец-командир вновь прикрывает глаза. Молчит некоторое время. – Баба – это все... – произносит наконец и теперь уже замолкает надолго. Смотрит в землю, на рубленом лице ни одна мышца не дрогнет, кулаки с отбитыми костяшками словно в колени вросли.

Окаменел отец-командир, он же К43-1. Не мастак он проповеди толкать.... Мало кто видел ту фотокарточку, что майор в кармане таскает. Мы с Кентавром как-то случайно в кунге застали майора. Сидел точно так же, точно камнем оборотился, и карточку ту черно-белую перед глазами держал. А на карточке женщина – в летнем платье, с зачесанными назад волосами. Не худенькая, не полная. Что красавица, не скажешь, но приятная, милая. Одно слово – баба. А для майора это слово святое. Вот таков он, наш командир. Чабан. Откуда такой позывной у майора, никто не знал и не спрашивал. А то получишь ответ – «Потому что вас, баранов, пасу». Бывал иной раз Сергеев несдержан на язык, но говорил всегда по существу.

– Ваша задача – самим выжить, своих бойцов сберечь. И задание выполнить, – говорил он, натаскивая нас.

– А бывает так, Яков Максимович? – спросит иной острослов.

– Редко, – отвечал Чабан. – Вот вы этой редкостью и должны стать.

У Чабана голубые, скорее даже синие глаза. Большие, точно девичьи. Но взгляд жесткий, мужской. Скулы широкие, монгольские: видать, много кровей в Чабане намешано. Выглядит моложе своих лет (сейчас Сергееву уже за пятьдесят). А голос совсем не командирский, не гвардейский. Точно не командует он нами, а по-товарищески обращается...

Видно, из-за голоса он так в майорах и увяз. С такой интонацией в полковники (тем паче в генералы) не берут. Даже ругает нас по-отечески, без зла, но с огорчением...

А стали мы «единым целым» в начале девяностых годов, почти сразу после выпуска из учебного центра.

– Вам предстоит выполнить боевую задачу по освобождению наших граждан.

Чабан молча слушает генерала. Мы тоже молчим. О том, что афганские моджахеды вторглись на территорию Таджикистана и захватили российских граждан, мы уже знали. Это были четыре женщины – жены российских офицеров-пограничников, журналистка из Санкт-Петербурга, а также ефрейтор погранвойск, которому поручили охрану журналистки и остальных.

– Вы ведь отлично знаете этот район? – Генерал тыкает карандашом в лесисто-горный участок на карте.

– Да, – кивает Чабан. – Но у вас не совсем точная карта.

Генерал с ответом не торопится. Он хоть и при лампасах, но мужик умный. Понимает, что Чабану лучше эта местность известна. Он не одну ее, карту, самолично от руки нарисовал. Потому как воевал в Афганистане (тогда ДРА) с середины восьмидесятых. Майор Сергеев достает из планшетки собственную карту, протягивает генералу, начинает объяснять своим негромким, обстоятельным голосом. Генерал слушает молча, вопросов не задает. И в самом деле, неглупым мужиком оказался.

– Это реально, Яков Максимович? – спросил не по-уставному генерал, когда Чабан закончил излагать свой план.

– Я не камикадзе, эти ребята тем более, – кивнув на нас, произнес майор Сергеев.

– Ну тогда добро! – уж совсем не по-уставному генерал хлопнул Чабана по плечу.

«Добро», оно и есть «добро». На карте. По счастью, имелся у нас один плененный накануне «дух», который видел, куда увезли заложников. Впрочем, Чабан сам вычислил возможное место их «укрытия». Главаря он знал давно и базы его без всякой карты, ночью с завязанными глазами нашел бы.

– Ребята, мы выдвигаемся добровольно. Если кто-то себя плохо чувствует, может остаться.

Даже в такие минуты Чабан старался никого не унизить. «Плохо себя чувствует». Иными словами – малодушничает. Но у наших ребят со здоровьем полный порядок.

– Тогда смотрите и запоминайте. – Чабан возвращается к карте.

Среди нас на тот момент, кроме Чабана, в Афганистане были Кентавр да Факельщик – капитан Леня Романенко. Остальные, в том числе и я, по возрасту не успели. Единственное, что печалило Чабана, это то, что мы не успели отрастить полноценные бороды. Там, за речкой, все мужики с бородами. Не бутафорские же клеить. Но экипировались мы под местных моджахедов. Не то что похожи на них стали, скорее гайдамаки какие-то получились. Но не в десантном же камуфляже идти. Чабан относительно неплохо знал дари, а также пару фраз на пушту.[5] Я знал английский в пределах училища, у остальных та же картина... Границу перешли где вплавь, где по-пластунски, не поднимая головы, ранним утром, пока еще не рассвело. Наши обеспечили отвлекающий маневр с помощью артиллерии и осветительных ракет, оттянув на себя возможные силы моджахедов. Когда окончательно рассвело, мы были уже на территории. До базы оставалось километров пятнадцать, однако преодолеть их предстояло по голому шоссе. Тут на нашу удачу шпарит «Нива». Кто в ней, мы не знали. Может, мирные крестьяне, а может, и не совсем мирные, и даже совсем не крестьяне... Эти ребята много нашей техники у себя оставили. Были у моджахедов и «Жигули», и «Москвичи», не говоря уже об «уазиках»-таблетках. Только вот