– А... Как-нибудь в другой раз, – отмахнулась Алла, замедлив шаг рядом с «объектом». – Ой, извините, это у вас Хмелевская?! – восхищенно всплеснув руками, Алла наклонилась к отложенному в сторону покетбуку. – Не читала... Надо название запомнить!
– У меня полное собрание Хмелевской, – негромко сообщила Люба, беря Аллу под руку и будто бы пытаясь увести в сторону. – Ну так познакомишь меня со своей подругой?
– Зачем тебе? Неужели собралась отомстить бывшему мужу? – позволила себе колкость Алла.
– Тихо, – заметно смутившись, вполголоса, но при этом внятно отозвалась Люба. – Никому я не мщу, просто... интересуюсь данной темой.
– Даже не знаю, что тебе сказать, – застыв на месте, в пределах слышимости «объекта» ответила Алла.
– Простите... – раздался за ее спиной тонкий нервный голос с явными оттенками наигранной вежливости и нетерпеливого любопытства. – Я случайно услышала ваш разговор и тоже хотела бы встретиться с вашей подругой... Тысяча долларов, милая девушка, вас устроят?
У Аллы отвисла нижняя губа. Быстро, однако, эта госпожа перешла к делу!
– А вам что, действительно ЭТО нужно? – вступила в разговор Люба.
– Я, как и вы, просто интересуюсь данной тематикой, – презрительно отозвалась госпожа, удостоив Любу лишь мимолетным оценивающим взглядом. – Отойдемте, девушка, – и взяла Аллу за локоть.
– Нет уж, постойте! – Люба взяла инициативу в свои руки.
Объект надо было, что называется, «брать теплым»... И прямо сейчас!
– А вам сколько... за молчание и за то, чтобы вы не путались у меня под ногами? – еще с большим презрением спросила Любу госпожа-объект.
Та не сразу нашлась с ответом. Манера разговора, психология объекта, являющегося наемным шутом, эдакой куклой для издевательств, была для Любы непостижимой, хотя она и являлась опытным следователем. Она видела самых разных преступников, циничных, зачастую с напрочь отсутствующими совестью и состраданием. Но с таким напористым, самоуверенным цинизмом, с такой интонацией Люба столкнулась впервые. Без малейшего зазрения совести и сомнений госпожа-объект была уверена, что купить и продать можно абсолютно все, стоит лишь назвать подходящую цену. Впрочем, себя она в свое время тоже продала, и, наверное, не особенно комплексовала. Теперь у нее была дорогая иномарка, возможность посещать дорогие «комплексы здоровья», шикарные поездки по заграничным курортам. И все это за шутовской колпак с бубенчиками!
– Ну зачем же так? – вежливо произнесла Люба. – Вы жаждете мести, мы готовы вам в этом помочь, – подполковник Дмитриева решила идти в открытую, не дать этой госпоже замкнуться, уйти в себя, оборвать разговор.
А там – будь что будет.
– Тем более у нас общий враг, – продолжила Люба. – Ширман Иван Эмильевич! Ведь рецепт мести вам нужен для него, сознайтесь?
Стремительная атака Любы возымела действие. Госпожа обмякла, загоревшиеся было жаждой мести бесцветные глаза ее потухли. Алла же отметила, что вблизи эта женщина вовсе не кажется старой. Она, пожалуй, ненамного старше Аллы и Любы, просто выглядит столь немолодо из-за своей внешности. Алле даже стало немного жаль «объект»...
– Вы не нервничайте, – продолжила Люба, – это не провокация. Иначе у нас были бы прослушивающие и записывающие устройства. А где мы их, по-вашему, можем спрятать?
В самом деле – купальные костюмы и у Любы, и у Аллы плотно облегали тело, прически были короткими. Даже миниатюрный микрофон спрятать было попросту негде. Однако госпожа-объект, не стесняясь в выражениях, ответила Любе, где можно было запрятать прослушивающие устройства.
– Если не брезгуете, можете проверить, – переглянувшись с Аллой и при этом поморщившись, произнесла Люба.
– Ну что же... – опустившись в свой шезлонг, примяв при этом обложку Хмелевской, уже деловым тоном заговорила госпожа-объект: – Если, конечно, речь и в самом деле идет об Иване Ширмане... Слушайте, если вы собираетесь его убить и при этом хотя бы тень подозрения падет на меня, то моей помощи вам не видать.
– Убийства не будет, а месть будет! – ответила Люба.
– Прекрасно! Слушайте, девки! Самое смешное, что я даже не спрашиваю, сколько вы мне заплатите. Вы это заметили? – госпожа дернула лицом с морщинистой, нездоровой кожей.
Люба промолчала, Алла столь же молча кивнула. И так было ясно – отсутствие такого вопроса говорило о многом.
– Да я готова жизнь положить, лишь бы... этот негодяй сдох в мучениях! – госпожа-объект сорвалась на истеричный визг. – Даже если вы ОТТУДА, – закончила она, взяв себя в руки.
– Откуда? – переспросила неискушенная в таких вопросах Алла.
– Да не все ли равно, – собеседница со злобной отрешенностью махнула рыхлой, студенистой рукой. – Из конкурирующей мафии, из органов... Мне все равно!
У Аллы хватило сообразительности не уточнять, из каких органов.
– Нам понадобится... Уж извините за подробность, ваш колпак, – окончательно перешла к делу Люба.
Расчет Сократа Ивановича на то, что все шуты мечтают изощренно отомстить своим господам, как бы сытно те их ни кормили, оказался верным. Ни он, ни остальные не знали, что заставило эту образованную, неглупую даму из хорошей семьи превратиться в бесполого шута. А произошло это следующим образом. Будущая Шпазма родилась в семье редакторши партийного журнала и преподавателя истории КПСС в техническом вузе. С малых лет ей внушали, что она самая умная и самая талантливая девочка, которая непременно окончит самый лучший университет, защитит диссертацию, и все-все-все будут восхищаться ею и любоваться. Разумеется, для достижения такой цели Будущая Шпазма сперва была активной пионеркой, потом комсомолкой. Как-то раз один из ее одноклассников, худенький и некрасивый мальчик Ваня Сидоров, отпустил длинные волосы, пришел на занятия в непредусмотренных школьной формой брюках да еще начал пересказывать содержание фильмов о Джеймсе Бонде, которые в ту пору были строго-настрого запрещены, но он, Ваня, сумел попасть на некий закрытый просмотр. Будущая Шпазма к тому времени уже хорошо усвоила, что для начала успешной карьеры всегда неплохо проявить политическую бдительность. Она немедленно сообщила завучу о появившемся в их классе идеологическом диверсанте. Ваню, как комсомольца, вызвали на соответствующее собрание. На него он явился в тех же рваных джинсах и с длинными хипповыми патлами. На собрании солировала Будущая Шпазма. Она говорила взахлеб, обвинив Сидорова во всех мыслимых и немыслимых грехах. При этом Будущая Шпазма откровенно красовалась, впервые она накрасила губы и сделала прическу во взрослой парикмахерской. С внешностью уже в те годы у нее были серьезные проблемы, но Будущей Шпазме очень хотелось произвести впечатление на другого одноклассника – самого красивого мальчика в школе, высокого и синеглазого, который также был членом школьного комитета комсомола. В тот момент он сидел по левую руку от Будущей Шпазмы и, как ей казалось, слушал и смотрел на нее с замиранием сердца.
– Да, есть и наша вина в том, что в советской школе появился идеологический диверсант! – такими словами завершила речь Будущая Шпазма, посчитав, что немного самокритики делу не повредит.
Завуч умильно кивнула головой, самый красивый мальчик приготовил руки для аплодисментов. Так, во всяком случае, вообразила Будущая Шпазма.
– Ну, Сидоров! Что ты теперь скажешь в свое оправдание? – повернулась она всем корпусом к Ване. – Предоставляем слово тебе!
Да-да – уже тогда она знала, когда стоит показать себя в меру демократичной.
– Кто идеологический диверсант? – спросил Сидоров, поднявшись со своего места.
– Ты! – торжествующе произнесла Будущая Шпазма, вытянув вперед указательный палец.
– В рот тебе срали коты! – в рифму ответил Ваня Сидоров и, опустив голову, сел на свое место.
Что тут началось! На Ваню заорали одновременно завуч, классный руководитель и учительница физкультуры. Но до этого грянул дружный и громкий, совершенно не запланированный собранием хохот, проще говоря – ржание. Не в силах себя сдержать, заржали сами школьные комсомольцы, и громче всех хохотал самый красивый мальчик!
