использовал в своих интересах и иными, впрочем, достаточно законными путями. «Стайлус» был похоронен, однако вдохновившая его идея продолжала жить, и По лишь выжидал удобного случая, чтобы вновь оседлать скакуна порезвее. После долгого лета, проведенного в мечтательном уединении, он, казалось, все еще был погружен в себя, и Уиллис с его неистребимым добродушием и жизнерадостной болтливостью временами жесточайшим образом досаждал По.
Семья по-прежнему оставалась у Бреннанов — Вирджиния чувствовала себя там лучше, да и жить на ферме было удобнее и дешевле, чем в пансионе. Однако По приходилось теперь совершать ежедневные путешествия в Нью-Йорк и обратно; деньги на то, чтобы доехать в экипаже или по реке, не всегда находились, а дважды в день проходить пешком по пять миль было выше его сил. Поэтому в ноябре они переехали обратно в город, поселившись в пансионе на Эмити-стрит, поближе к месту службы По.
Незадолго до того По постигло некоторое разочарование — Лоуэлл не успел вовремя закончить его биографию, чтобы поместить ее в сентябрьском номере «Грэхэмс мэгэзин», как было условлено с Грисвольдом. Публикация «жизнеописания», разумеется, способствовала бы росту популярности По и помогла бы добиться более высокого положения, к которому он так стремился. Очерк был завершен лишь к концу сентября, и Лоуэлл, ненадолго заехав в Нью-Йорк, оставил конверт с рукописью у своего друга, Чарльза Бриггса, довольно известного журналиста и литератора. Вскоре рукопись оказалась у По — вероятно, он послал за ней миссис Клемм. Во всяком случае, с Бриггсом он тогда не встретился, хотя Лоуэлл, видимо, специально передал пакет через него, чтобы свести их вместе. Тем не менее через несколько месяцев, когда По решил предпринять последнюю попытку утвердиться на журналистской стезе, они сделались партнерами.
В декабре Лоуэлл снова навестил Бриггса, который жил в Нью-Йорке на Нассау-стрит. Писал он под псевдонимом «Гарри Фрэнко» и как раз готовился приступить к изданию литературного еженедельника «Бродвей джорнэл», подыскивая для этого второго редактора или компаньона. Лоуэлл порекомендовал ему По, вновь доказав последнему свою дружбу. Сотрудничество По с «Бродвей джорнэл» поначалу носило эпизодический характер. Прежде чем предложить что-то серьезное, Бриггс хотел немного испытать По, и в первые месяцы нового, 1845 года тот изредка писал для нового журнала, не порывая пока связей с Уиллисом. Первый номер «Бродвей джорнэл» вышел в начале января, когда все усилия По были направлены на подготовку к публикации «Ворона».
Он возобновил давнюю дружбу с Джоном Ши, завязавшуюся еще в ВестПойнте, где тот служил интендантским писарем. На его советы и влияние в местных литературных кругах По возлагал немалые надежды, готовя к печати свой будущий шедевр. Совершенно ясно, что у него имелся продуманный во всех деталях план кампании, которая преследовала цель добиться самого широкого распространения стихотворения и создать вокруг него как можно больше толков и споров.
План этот предполагал почти одновременную публикацию произведения в возможно большем числе периодических изданий, которые представили бы в наиболее выгодном свете редкостные совершенства стихотворения и объяснили замысел автора. Чтобы разжечь любопытство публики, сочинение должно было появиться анонимно. Еще в январе 1845 года, за каких-нибудь несколько дней до опубликования, По продолжал вносить исправления в, казалось бы, уже окончательный вариант. Последние поправки были предложены им так поздно, что их даже не успели включить в текст.
По договоренности с Уиллисом «Ивнинг миррор», очевидно, получив уже готовые гранки из другого журнала, «Америкен ревю», первой напечатала стихотворение 29 января 1845 года, предпослав ему заметку от редакции, в которой ощущается вдохновение По и стиль Уиллиса:
«Мы получили разрешение перепечатать (предварив ожидаемую публикацию во 2-м номере „Америкен ревю“) следующее ниже замечательное стихотворение… Оно, по нашему мнению, являет собой единственный в своем роде и самый впечатляющий пример „поэзии момента“, известный американской литературе. Тонкостью же замысла, изумительным искусством стихосложения, неизменно высоким полетом фантазии и „зловещим очарованием“ произведение это превосходит все, что создано пишущими по- английски поэтами. Речь идет об одном из тех „литературных деликатесов“, которыми питается наше воображение. Строки эти навсегда останутся в памяти всякого, кто их прочтет».
Эта написанная с типично американской восторженностью заметка разнесла весть о «Вороне» по всей стране. Никогда еще на долю написанного американцем стихотворения не выпадало столь стремительного и широкого успеха. Ворон и в самом деле «грозил прогнать орла с национального герба». Проворные редакторские ножницы тотчас принялись за работу, и вскоре тираж стихотворения многократно умножился бесчисленными перепечатками.
В течение недели люди повторяли колдовские стансы, теряясь в догадках об их таинственном авторе. И когда имя его открылось, По мгновенно прославился, превратившись в вызывающую всеобщее любопытство странную, романтическую, роковую и трагическую фигуру, какой с тех пор и оставался. Рукописи его стали приносить доход тем, кто ими владел, а письма сделались предметом целеустремленных поисков. Охотники за автографами были в ту пору поистине вездесущи.
Очерк Лоуэлла о По, появившийся некоторое время назад в «Грэхэмс мэгэзин», был перепечатан Уиллисом и достойным образом удовлетворил повсеместный интерес к новой знаменитости, дав ответ на множество волновавших публику вопросов. К яркому блеску популярности прибавился, таким образом, ореол авторитетного признания, и По в действительности оказался вознесенным на головокружительные высоты, к которым уже много лет стремился в мечтах. Не теряя времени, он принялся ковать пылающее жаром железо.
28 февраля По, чья слава приближалась к зениту, прочел лекцию в нью-йоркском историческом обществе, послушать которую собрались почти триста человек — завсегдатаи светских салонов, друзья- журналисты, поэты и писатели. Это выступление можно считать дебютом По на местной литературной сцене, состоявшимся при покровительстве Уиллиса. Лекция во многом напоминала ту, что он когда-то прочел в Филадельфии, и изобиловала обычными для него выпадами против фаворитизма редакторов, необъективности рецензентов и безграничного невежества презренных рифмоплетов. Произнесенный им «монолог» почти целиком состоял из кусочков его ранее печатавшихся рецензий. Изрядно досталось Брайенту, Лонгфелло, Дэвидсонам, Шебе Смиту и другим, однако местами критика все же перемежалась похвалами, которые в противовес ядовитому топу замечаний также были несколько преувеличены. В числе тех, кто удостоился особой благосклонности, была нью-йоркская поэтесса Фрэнсис Осгуд. Лекцию отличало еще и то, что ожесточенные нападки на Грисвольда, столь оживившие выступление По в Филадельфии, на этот раз полностью отсутствовали.
К тому времени По и Грисвольд возобновили, во всяком случае внешне, дипломатические отношения, хотя где-то в глубине продолжала тлеть старая вражда. С тех пор как По приехал в Нью-Йорк, он уже однажды столкнулся с Грисвольдом в редакции газеты «Трибюн», однако встреча получилась несколько неловкой. «Я не мог завязать разговора, — пишет он, — хотя очень этого желал». Столь настойчивое желание объяснялось тем, что Грисвольд готовил к печати новую антологию «Американские прозаики» и исправлял уже вышедшую поэтическую антологию для повторного издания. По очень хотелось попасть в первую и внести улучшения в некоторые из своих стихотворений во второй. С этой целью в январе 1845 года он снова, после долгого перерыва, пишет Грисвольду. Опасаясь, что посвященная ему заметка от составителя может оказаться не слишком лестной, он просит: «…при теперешних Ваших чувствах Вы едва ли сможете отдать мне справедливость в какойлибо критической статье, и меня вполне устроит, если после моего имени Вы просто напишете: „Родился в 1811 году, в 1839 году опубликовал сборник рассказов „Гротески и арабески“; в последнее время живет в Нью-Йорке“.
Грисвольд, однако, ответил подчеркнуто любезно, и вскоре последовало новое сближение. Грисвольд прислал По кое-какие книги, а По направил ему рукописи нескольких рассказов и исправления к стихотворениям. Эти двое были слишком нужны друг другу, чтобы и дальше оставаться литературными противниками. По стал теперь так знаменит, что не замечать его или отзываться о нем с пренебрежением Грисвольд уже не мог. По, со своей стороны, тоже хорошо понимал, как необходимо ему дружеское расположение известного составителя антологий. Грисвольду удалось мало-помалу войти в доверие к По, из чего он извлек какую только мог выгоду. И тем не менее преподобный доктор отнюдь не простил бывшего врага. Своими письмами стараясь уверить его в своем добром отношении и уважении, он одновременно чернил По в глазах Бриггса, передавая тому все сплетни, которые ходили о По в Филадельфии. В январе Бриггс написал Лоуэллу: «По чрезвычайно мне нравится; г-н Грисвольд рассказывал мне о нем бог весть
