Седьмого июля просыпаюсь без слез… Стеклянными глазами уставилась в потолок… Он меня разбудил… Как бы пришёл попрощаться… Восемь часов… Надо собираться на работу… Мечусь с платьем из ванной в комнату, из одной комнаты в другую… Не могу надеть почему-то светлое платье… Меня кружило… Никого не видела… Все плыло… А к обеду успокоилась, к середине дня…

Седьмое июля… Семь сигарет в кармане и семь спичек… Семь снятых кадров в фотоаппарате… Семь писем ко мне… И семь писем невесте… На тумбочке книга, раскрытая на седьмой странице… Кобо Абэ «Контейнеры смерти»…

Секунды три-четыре у него было, чтобы спастись… Они летели с машиной в пропасть.

– Ребята, спасайтесь! А мне – концы. – Он не мог прыгнуть первым. Он этого никогда не мог.

«…Пишет вам заместитель командира полка по политической части майор Синельников С.Р.

Я, выполняя свой солдатский долг, считаю необходимым сообщить вам, что старший лейтенант Волович Валерий Геннадьевич погиб сегодня в десять часов сорок пять минут…»

Уже весь город знает… В Доме офицеров чёрный креп висит и его фотография… Уже самолёт с гробом вот-вот приземлится… Мне ничего не говорят… Никто не решается… На работе моей все ходят заплаканные…

– Что случилось?

Отвлекают под разными предлогами. Заглянула в дверь приятельница. Потом наш врач в белом халате.

Я как просыпаюсь.

– Люди! Вы что, с ума сошли? Такие не гибнут. – Стала стучать по столу. Подбежала к окну, стучала в стекло.

Сделали укол.

– Люди! Вы что, с ума сошли? Спятили?.. Ещё укол. Меня никак не брали уколы. Говорят, я кричала:

– Я хочу его видеть. Ведите меня к сыну.

– Ведите, иначе она не выдержит. Длинный гроб необтёсанный… И жёлтой краской большими буквами «Волович». Я пыталась поднять гроб. Хотела с собой забрать. У меня лопнул мочевой пузырь…

Нужно место на кладбище… Место сухое… Сухонькое… Нужно пятьдесят рублей? Я дам, дам… Только хорошее место… Сухонькое… Я понимаю там, внутри, что это ужас, но сказать не могу… Место сухонькое… Первые ночи не уходила… Там оставалась… Меня домой отведут, я – назад. Скосили сено… В городе и на кладбище сеном пахло…

Утром встречаю солдатика:

– Здравствуй, мама. Ваш сын был у меня командиром. Я готов вам все рассказать.

– Ой, сынок, подожди.

Пришли домой. Он сел в кресло сына. Начал и раздумал:

– Не могу, мама…

Когда захожу к нему – поклонюсь и когда ухожу – поклонюсь. Дома я только тогда, когда гости. Мне у сына хорошо. И я в морозы там не замерзаю. Там письма пишу. Возвращаюсь ночью: горят фонари, едут машины с включёнными фарами. Возвращаюсь пешком. У меня внутри такая сила, что ничего не боюсь. Ни зверья, ни человека.

Стоят в ушах слова сына: «Я не хочу ехать в эту яму! Не хочу!!» Кто за это ответит? Должен за это кто- то отвечать?! Я хочу теперь долго жить, очень стараюсь для этого. Самое беззащитное у человека – это его могилка. Его имя. Я всегда защищу своего сына… К нему приходят товарищи… Друг ползал перед ним на коленках: «Валера, я весь в крови… Вот этими руками я убивал… Из боев не вылазил… Я весь в крови… Валера, я теперь не знаю, что лучше было: погибнуть или жить? Я теперь не знаю…» Просыпаюсь, как от сна… Хочу понять: кто за это ответит? Почему молчат? Не называют их имена? Почему в суд не ведут?.. Как он пел:

Ходила в церковь, с батюшкой беседовала.

– У меня сын погиб. Необыкновенный, любимый. Как мне теперь себя вести с ним? Какие наши русские обычаи? Мы их забыли. Хочу их знать.

– Он крещёный?

– Батюшка, мне очень хочется сказать, что он крещёный, но нельзя. Я была женой молодого офицера. Мы жили на Камчатке. Под вечным снегом… В снежных землянках… Здесь у нас снег белый, а там голубой и зелёный, перламутровый. Он не блестит и не режет глаза. Чистое пространство… Звук идёт долго… Вы меня понимаете, батюшка?

– Матушка Виктория, плохо, что не крещёный. Наши молитвы к нему не дойдут.

У меня вырвалось:

– Так я окрещу его сейчас! Своей любовью, своими муками. Через муки я его окрещу…

Батюшка взял мою руку. Она дрожала.

– Нельзя так волноваться, матушка Виктория. Как часто ты ходишь к сыну?

– Каждый день хожу. А как же? Если бы он жил, мы каждый день с ним бы виделись…

– Матушка, нельзя его беспокоить после пяти вечера. Они уходят в покой.

– Я на службе до пяти, а после службы подрабатываю. Памятник новый ему поставила… Две с половиной тысячи… Долги надо отдать.